Книга Двенадцать раз про любовь - Моник Швиттер

«На улице темнотища, – возразил кто-то. – Не двигаться!» В дверях стоял Андреас, выкинув вперед руку, словно ружье, почти заслонив повязку на полголовы. Он был пьян, рука дрожала, он ее опустил. «Шушу – хороший человек, – сказал он. – Есть что-нибудь выпить?» Он словно постарел, и лысина тут ни при чем, просто в этой одежде арендатора, в этой землистой рубахе в гигантскую клетку, в грязно-коричневых брюках он выглядел очень уставшим, совершенно измотанным.

«Крыса где?» – спросил он. «На навозной куче», – ответила я. «Вы с ума сошли?» Он направился к двери. Обернулся: «А ружье?» – «Здесь», – сказал Йозеф (Йозеф заговорил!) и достал винтовку из-под дивана. Протянул ее Андреасу, тот упал в кресло и положил оружие себе на колени. «Больно тебе?» – спросила я. Он насмешливо посмотрел на меня – просто уставился и больше не отводил глаз. «Поцелуй меня», – сказал он. «Но-но», – запротестовал Петр и рассмеялся. «Поцелуй меня», – повторил Андреас. «Она же может меня разочек поцеловать?» – обратился он к Петру. «Нет-нет», – все смеялся Петр. Андреас вскинул ружье и направил на брата. Издал звук, похожий на выстрел. Поочередно наставлял винтовку на братьев и на меня, с его губ при этом срывалось все больше звуков-выстрелов, настоящий град свистящих пуль. Йозеф и ухом не повел. Мартин даже не проснулся. Петр закричал: «Хватит!» В это мгновение мне стало страшно.

* * *

Снова наступило лето, начались каникулы, я пришла домой после бесконечного рабочего дня в столовой Управления дорожного движения и постучалась к Петру, спросила, может, он знает, куда запропастился каталог выставки Джакометти, который я недавно купила. Он покачал головой, коротко взглянул на меня, оторвавшись от письменного стола, и сказал:

– Я еду в Канаду к Йозефу.

– Это ты только сейчас придумал?

– Сейчас?

Если Петр не хотел отвечать, он повторял часть вопроса, и меня это страшно бесило.

– Ты уже давно эту поездку запланировал?

– Давно? Нет.

– Билеты на самолет уже купил?

– Билеты? Конечно.

– И когда ты летишь?

– Когда? В понедельник.

– Как, уже в понедельник? Через три дня???

– Через четыре.

– А где, черт побери, каталог Джакометти?

– Джакометти? В туалете, извини, я…

– Спасибо, – и захлопнула дверь.

Я ревновала. К Йозефу. Ко всем тем людям, с которыми Петр встретится в Канаде, к каждому канадскому дереву и каждому канадскому медведю, и вообще, какое дурацкое слово, почему я раньше этого не замечала, почему никто этого до сих пор не замечал, если произнести медленно, слог за слогом – Ка-на-да, дурацкая страна. Дурацкий брат. Йозеф, этот лесной отшельник с колючей бородой. Желаю вам хорошенько повеселиться с этим глухонемым аутистом! Меня Петр даже не спросил. Конечно, я должна работать, конечно, у меня нет денег, но он меня даже не спросил! Может, он кого другого спросил? Свою тайную возлюбленную? Я вспомнила о письме в продолговатом конверте, год назад во Франции он тут же спрятал его, едва заметив, что я за ним наблюдаю. Я все время думала об этом письме – что в нем было? У Петра любовница? И теперь она летит с ним в Канаду? Глупости. Но почему тогда я не лечу? Почему он меня даже не спросил? И почему, ну почему он не может просто так, ни о чем не спрашивая, освободить меня от этой ужасной работы и этой отвратительной бедности, почему не поцелует в лоб и не вручит мне билет на самолет?

Ни дня, ни одного-единственного дня не вынесу я больше эту столовку. И этого врача, который на дню пять раз забегает просто поболтать и попутно покупает очередную колу-лайт и очередной шоколадный батончик. Просто немыслимо вдыхать «ароматы» комплексного обеда или судомойки – казалось, в ней смешались запахи хлора и рвоты; абсолютно невозможно терпеть подбадривания моей коллеги, которая тут уже много лет, и уж совсем невыносимо слушать все эти хиты по радио, которое она включала, улыбаясь и подмигивая, каждый раз до и после обеда.

И тем не менее каждый день ранним утром я садилась в трамвай № 13 и ехала через весь город в Управление дорожного движения, двадцать три остановки, их названия я могла перечислить в прямом и обратном порядке столь же безучастно и монотонно, как тот женский голос, что их объявлял. «Следующая остановка: Туннельштрассе». Я присвоила себе этот вялый голос и на одной ноте перечисляла все, что видела по дороге. Следующая картинка: спешащий коммивояжер. Следующая картинка: пьяница устал, дремлет. Следующая картинка: работница не выспалась, мерзнет. Я пользовалась этим голосом целый день, для внутреннего и для внешнего употребления, я разговаривала так сама с собой и с посетителями. Следующая картинка: отец семейства в плохо сидящем костюме – «Суп дня сегодня – бульон с яйцом, да, конечно, можно без петрушки». Следующая картинка: жутко толстый слой тонального крема отвратительного бежевого цвета на лице офисной служащей – «Заменитель сахара, к сожалению, закончился, получим только завтра». Следующая картинка: ведомственный врач, страшно действует на нервы, где же молоток – «А, доктор, это опять вы, как вы скоро, вам как всегда – колу-лайт? Шоколадку? И то и другое?»

«Не делай этого, – он упорно обращался ко мне на «ты», – слышишь, не надо! Проклятый заменитель сахара. Я пью колу, и у меня просыпается зверский аппетит. Хватаюсь за шоколад, потом мне становится совестно, и к тому же ужасно хочется пить. Поэтому приходится снова пить колу, аппетит тогда еще больше. Просто кошмар. Только не начинай, слышишь, не надо! Если ты посмотришь, как откармливают свиней, ты увидишь, к чему приводит использование химического сахара: поросята жрут сверх всякой меры и все жиреют и жиреют! Посмотри на меня!»

Мой автоматический трамвайный голос не позволяет мне ответить ему: «Ну, тогда пейте настоящую колу с настоящим сахаром, это решит вашу проблему, если следовать вашей логике». Нет, я произношу монотонно и безучастно: «Да, доктор, вам тоже непросто. Кола, батончик, как всегда – три евро сорок. Приятного аппетита».

– Надолго уезжаешь?

– Надолго?

– Да, когда вернешься из Канады?

– Когда? Недели через три, примерно.

– То есть в конце июля.

– В конце июля? Нет, скорее, в начале августа.

– Да иди ты в жопу! – Нет, этого я не сказала. Скорее всего, я сказала: – Ясно, я поняла, хорошо тебе съездить.

В один прекрасный день перед дверью стоял Андреас. Вернее, сидел. «Соседи уже полицию хотели вызвать», – сказал он. Шрам двигался, когда он говорил. Шрам отсвечивал синим и казался совсем свежим. Я попыталась вспомнить, какими были его губы до укуса. Его красивые мягкие губы. Нежно очерченные, яркие, словно накрашенные. «В чем дело?» – спросил он. «Так, ничего», – ответила я, открыла дверь, впустила его, сварила кофе. «Мне было больно глотать, теперь боли прошли». Я посмотрела в его сторону. Глаза у него очень глубоко посажены и с боку казались просто темными. «Андреас?» Он повернул голову: «Да?» Глаза голубые. «Тебе сахару положить?» – «Да, нет, не знаю», – он улыбнулся, шрам проступил сильнее. «Я вообще-то кофе не пью». А теперь у него серые глаза, совершенно точно.