Книга Двенадцать раз про любовь - Моник Швиттер

– Серфингом занимались, – ответил за него Петр.

– Непохоже, что вам повезло с погодой, – снова обратилась я к Йозефу.

– Мы не загораем, это у нас семейное, – ответил Петр.

– Ну а как там в Канаде? – попробовала я в третий раз достать Йозефа.

– Одиноко, – ответил Петр, посмотрел на меня и сказал: – Не трогай его.

Хотя мой-то вопрос в полном порядке, а вот его ответ был бестактным. И я подумала, до чего ж это докатится мир, если все младшие братья примутся защищать старших.

Андреас подошел со стороны сарая. Он ухмылялся: «Я нашел навозные вилы, но они вряд ли подойдут». Йозеф покачал головой, Петр сказал: «Можно есть».

Мощная волна парфюма возвестила о возвращении Мартина из ванной. «Может, ядом? – сказал он. – Вы про яд подумали?»

– Яда нет, – сказал Петр.

– Да и что за радость – травить, – добавил Андреас, – стрелять нужно!

– А где взять оружие?

– Не, ну какая-нибудь старая винтовка здесь найдется?

– Я обыскал весь сарай – ничего.

– Мелкашка была бы в самый раз!

– Помните? У дяди Вальтера в шкафу была настоящая гроза крыс, двустволка, дробь-девятка и патроны двадцать второго калибра, проверенная штука.

– С мелкашкой надо поосторожнее, вдруг рикошет, опасно.

– Мелкашка с дробью подойдет, мы раньше из такой голубей сотнями стреляли, с расстояния от двух до шести метров.

– Глупости, это не мелкашка была, а пневматика. Черт, помните этих отвратительных голубей?

– Пневматика есть.

Потом все замолчали.

– Ты что, серьезно? Из пневматики? Это же не по-людски.

– Почему?

– Ну, ты в лучшем случае ранишь, убить не получится, потом они будут там ползать, истекая кровью, это издевательство над животными.

– Ты чего – это же крысы!

Давно уже было неясно, кто что говорит. Они стояли плотным кружком, я – вне его, и мне снова бросилось в глаза, что со спины они все выглядят одинаково.

В конце концов они договорились попробовать пневматическую винтовку, Петр пошел и принес ее, а Андреас рассказал о своей знакомой, некой Анни, у которой на участке вдруг объявилось целое поселение крыс – всему виной ее соседи, помешанные на экологии, устроили у себя отвратительную компостную кучу. Анни спустила на них своего охотничьего терьера, тот только за первый день уничтожил двадцать семь штук, на следующий день – еще семь, с тех пор ни одна крыса больше носу не казала. Андреас залаял звонко, как маленький терьер, потом посмотрел на меня и крикнул: «Lie down!»

Петр протянул Андреасу свой фонарик. Тот привязал его к стволу ружья кабельной стяжкой, водрузил винтовку на плечо и взглянул на братьев. Йозеф кивнул и пошел вперед. Они маршировали рядком в сторону хлева, все – в одинаковых сапогах, одолженных у арендатора, резиновых, черных, уродливых. Когда Йозеф отодвинул запор, Мартин не выдержал и захихикал. Братья схватили его, запрокинули ему голову назад, закрыли рот и втащили в сарай, где бросили на сено рядом с трактором. Ни слова ни говоря, они вернулись втроем, сняли сапоги и в одних носках на цыпочках пробрались в овчарню. Я остановилась на пороге – одна нога внутри, другая снаружи. Кто-то крикнул: «Дверь закрой», голос незнакомый, наверное Йозеф. Мы ждали. Когда разразилась буря – тысячекратное топотание крысиных лап по дереву, – Андреас включил фонарик и выстрелил. Шум невероятно усилился и тут же затих. Ни звука. Они исчезли. Андреас направил ствол, направил свет на землю, там лежала одна-единственная крыса. Он подошел к ней, ружье на изготовку. «Ну что, досталось тебе?» – обратился он к крысе, и голос его звучал почти нежно; он присел на корточки, толкнул ее, никакой реакции. «Этой досталось», – сказал он и наклонился пониже, чтобы поднять крысу и показать нам. Протянул к ней левую руку, больше нам ничего не было видно, и в следующее мгновение страшно закричал – крыса трепыхалась у него на верхней губе. Я включила свет. Андреас ревел. Кружился, пытаясь стряхнуть крысу, вертелся, хватал ее обеими руками и тянул, вопил от боли, отпускал ее, орал на нас: «Идиоты, сделайте же что-нибудь!» – дергался, подпрыгивал, пританцовывал, казалось, он сошел с ума. Петр выхватил у него ружье и прицелился. «Ты с ума сошел», – закричал Андреас. «Замри, я убью ее», – приказал Петр. Вдруг откуда ни возьмись появился Мартин, он все повторял: «Не стреляй, не стреляй». Странным образом именно этот вечно хихикающий малыш проявил спокойствие и твердость: «Андреас, ляг, ляг на бок, вот так, да, так хорошо». Андреас лежал неподвижно, Мартин крепко держал крысу и прижимал ее к земле, Йозеф взял у Петра ружье и забил крысу прикладом до смерти. Один удар, второй, третий, четвертый, пятый, кончено. Андреас охал при каждом ударе, словно били его. Мертвая крыса по-прежнему висела на губе. «Подожди, я сломаю ей челюсть», – сказал Мартин, но Андреас оттолкнул его и с диким ревом сам сдернул крысу с губы.

Петр протянул мне маленький, вырванный из блокнота листочек, который арендатор кнопкой пришпилил к буфету на кухне: «Вильям сказал, если понадобится врач, звонить по этому номеру». Didier 67587. Дидье не слишком обрадовался позднему звонку. Сначала я ему объясняла, в чем дело, потом объяснял он, что он ветеринар, vétérinaire, pas un médecin[4]. Он дал мне номер какого-то Жужу или Шошу. Я записала средний вариант – Шушу.

Тот не мог поверить и все повторял: «Un rat?», потом даже по-английски: «A rat?» «Oui, – отвечала я, – yes»[5].

Он появился только через час с лишним, братья все это время пытались помочь Андреасу. Один промокал рану, другой вливал в него шнапс, третий делал ледяные компрессы на лоб и на затылок. Только я просто сидела и вопреки своему обыкновению пила пиво, которое они днем принесли из деревни.

Рана привела Шушу в восторг. Он тихо и очень быстро приговаривал: «Вот это да, боже мой, это и в самом деле серьезно. Укусы крыс всегда опасны, потому что они, когда кусают, двигают челюстью из стороны в сторону, они по-настоящему вгрызаются в рану, и даже если снаружи этого не видно, хотя здесь, конечно, видно, внутри все рвется, вот, пожалуйста, здесь это прекрасно видно, все в клочья! Хорошо еще, что не человек вас укусил, что касается инфекций – человеческие укусы просто ужас, но и здесь могут быть бактерии, которые нам не нужны, не правда ли, осторожно». Он сделал Андреасу укол обезболивающего, дал антибиотик, промыл рану и сказал: «Поедете со мной, будем в больнице решать, зашивать или нет».

Мартин заснул на диване, Йозеф смотрел прямо перед собой, допивая последнюю бутылку пива, Петр сделал себе кофе и покусывал нижнюю губу, я переключилась на шнапс и думала о Беккете. «Просто посидим вместе, как прежде… При этом свете так плохо видно… Может, поговорим о былых временах?» Я вспомнила о письме, пошла в спальню к Петру и попыталась его найти. «Который час?» – спросил Петр, когда я вернулась, и сам себе ответил, поглядев на часы-маятник в прихожей: «Полчетвертого». – «Помнишь письмо, вчера пришло, где оно?» – спросила я. «Письмо, – повторил за мной Петр и замолчал, – оно не мне адресовано, я положил его Вильяму на стол». – «Я могу его увидеть?» Петр озабоченно посмотрел мне между бровей: «Увидеть? Думаю, тебе нужно поспать, скоро рассвет».