Книга Братья - Барт Муйарт

Чтобы стало еще страшнее, мы прямо в доме надели резиновые сапоги и плащи, прицепили капюшоны и застегнулись на все пуговицы. Потому что лужа, образовавшаяся над нашим водостоком, вот-вот превратится в озеро.

Решетка водостока засорилась – в нее попал полиэтилен или еще какой-то мусор. Мы чувствовали, как там все бурлит и клокочет, и точно так же бурлило и клокотало внутри нас.

– Уже пора, – сказали мы бабушке.

– Нет, – ответила бабушка и прижала руки к груди, – слишком опасно.

– Но ты же не думаешь, что мы все утонем? – спросили мы и рассмеялись.

И принялись изображать, как тонем в озере над нашим водостоком, как нас затягивает в канализацию, как там все кипит и бушует.

– Нет уж, – сказала бабушка.

В небе непрерывно грохотало и ревело, будто тучи рычали друг на друга. Иногда небо разрезали одновременно две молнии.

Бабушка не ждала ничего хорошего.

– Сейчас начнется кошмар, – сказала она, сложила ладони в виде звериной пасти и похлопала ими в воздухе. – Я это костьми чую. Я слышу.

И бабушка указала на свои уши.

Мы тоже прислушивались, но не понимали, что́ именно надо услышать. И костьми мы ничего не чуяли. Пожалуй, стало чуть-чуть теплее, чем минуту назад. И, пожалуй, дождь чуть-чуть ослабел: теперь он лил не как из ведра, а как из кувшина. Так мы думали.

Но вдруг в вышине послышалась такая ругань, что мы уже не могли ничего думать. Небо разом хлынуло на землю. Все ангелы кубарем скатились по небесной лестнице. Мы застыли, точно пригвожденные к полу. Вдохнули и не могли выдохнуть. Нам вдруг стало очень жарко в плащах. Мы стояли, выпучив глаза и забывая моргать. Все, что мы наблюдали все утро, казалось теперь жалкой моросью. Просто облачка немножко прослезились. А вот сейчас начался настоящий дождь. Он обрушился на землю, словно из цистерны. Это была сплошная стена воды, и мы все молча стояли и смотрели на нее. Улица превратилась в реку. Вода булькала и плескалась. Тюльпаны прибило к земле, листья на деревьях перевернуло нижней стороной кверху, а хвойники сгибались все ниже и ниже.

Бабушка подошла к окну, выходившему в сад, и принялась молиться. Это был плохой знак. Потоки дождя струями стекали по стеклу. Потом она указала на порог. Вода уже заливала его. Бабушка издала что-то вроде клича, точно пришпоривая коня, и велела нам принести ее резиновые сапоги и плащ. Мы тут же всё принесли. Подали ей плащ, потом сапоги, чуть ли не сами завязали тесемки ее капюшона. Сердце у нас было в пятках, но грудь колесом. За спиной выросли крылья, глаза засверкали. Мы должны быть вместе с бабушкой, мы должны ей помочь!

– От меня не отходить! – сказала она и сосчитала до трех, но слова «три» мы не услышали, потому что на счет «три» бабушка открыла дверь, и мы оказались на улице, под проливным дождем. А бабушку едва не унесло порывом ветра.

– У-у-жас-но! – кричали мы друг другу, растягивая слоги, чтобы было еще ужасней.

– От меня не отходить! – снова сказала бабушка и, держа швабру наперевес, отважно ринулась против ветра – в направлении водостока. Мы преодолевали стихию вместе. Мы окружили бабушку точно крепостной стеной, мы помогали ей поднимать ноги. Озеро, образовавшееся над водостоком, уже залило дорожку у дома – медлить было нельзя.

– Осторожно! – крикнул один из братьев, и очень вовремя. Мы с братьями оглянулись и стали продвигаться вперед еще осторожнее, потому что никому не хотелось утонуть в озере. Мы держались за бабушкин плащ.

– А ну-ка помогите мне! – сказала она.

Дважды ей просить не пришлось. Мы все вместе крепко взялись за швабру и возили и шуровали ею по дну озера, пока не нашли решетку. Потом мы ухватились друг за друга и превратились в змейку из братьев, а бабушка была нашей головой. Она наклонилась, выудила со дна полиэтиленовый пакет и остальной мусор и вручила все это нам, как добычу. Мы ликовали, но осторожно.

– Берегись! – кричали мы, чтобы подольше было страшно.

По пути к дому мы уже описывали наше опасное приключение и благодарили друг друга за спасение. Один из братьев заметил плавающего в воде дохлого червяка, белого и распухшего. Вот, сказал брат, и для нас могло закончиться так же.

Юфрау Стевенс

Когда приходила юфрау[1] Стевенс, дом сжимался. Папа становился лилипутом, мама – пушинкой, а мы с братьями превращались в птенчиков.

Юфрау Стевенс пыталась спрятать свой рост, складывалась вдвое и ходила с полусогнутыми коленями, но это не очень помогало. Было видно, что она предпочла бы иметь такой же скелет, как у всех, вместо своих длиннющих костей. И входить в дверь, не сгибаясь в три погибели.

Мы очень жалели юфрау Стевенс. Когда она приходила, мы старались вовлечь ее в наши дела, но при этом отодвигались от нее как можно дальше: мы считали, что тогда меньше бросается в глаза, какие мы маленькие по сравнению с ней. Мама с папой спешили помочь ей снять ее огромное пальто и усаживали ее на самый низкий стул. Мы болтали без умолку, отчего она еще больше смущалась, подсовывали свои рисунки по четыре штуки разом и сами никогда не садились, чтобы юфрау Стевенс не чувствовала себя великаншей.

Она краснела до ушей и заглядывала нам в глаза, словно хотела убедиться, что мы над ней не смеемся. Кроме нас, ей никто не уделял столько внимания, и было заметно, что от этого она пугается. Мы долго думали, что юфрау Стевенс не умеет как следует говорить, потому что часто она произносила только половинки слов или отдельные звуки, но потом выяснилось, что мы сами были виноваты. Мы просто не давали ей договорить до конца, когда она пыталась что-то рассказать.

Мы с братьями старались изо всех сил. Услышав от мамы, что юфрау Стевенс – сирота и что на всем белом свете у нее нет ни единой родной души кроме Бога, мы прониклись к ней нежностью. Она была единственным взрослым человеком, ради которого мы готовы были хоть весь день торчать в гостиной на первом этаже. Сама она никаких захватывающих историй про себя не рассказывала, но от родителей мы знали, что юфрау Стевенс бывала в Африке, а однажды даже сидела в кабине спортивного самолета, что ей иногда бывает тоскливо, но все равно она не одинока, потому что у нее ведь есть Господь Бог.

Нам не очень-то верилось, что юфрау Стевенс никто, кроме Господа Бога, не нужен. Поэтому мы всемером садились на пол поближе к ее ногам и начинали строить ферму. Потом мы все вместе ползали вокруг этой фермы на четвереньках и доили коров, стригли овец, убирали свеклу или задавали вопросы, на которые сами никак не могли ответить.

Например, мы спрашивали:

– Интересно, а в Африке есть овцы?

Или:

– А правда, что коровы мычат во всем мире одинаково?