Книга Жребий вечности - Богдан Сушинский

Роммель грустно и безнадежно ухмыльнулся каким-то своим мыслям, похлопал адъютанта по мокрому от пота плечу и велел позвать аль-Сабаха.

– Как жаль, – молвил он, – что, выйдя из этого шатра, я не буду иметь права воскликнуть: «Одумайтесь, не могу же я быть одновременно повсюду!»[7] И потом… меня совершенно не прельщают лавры фельдмаршала Герцогенберга[8], всю жизнь сражавшегося против своего отечества.

5

Когда Жребий Вечности, наконец, опустился на широкое лезвие тевтонского меча, Мария Воттэ – рослая полногрудая женщина лет сорока, с коротенькой стрижкой седеющих волос, в облике которой ничего такого, ведемско-колдовского, не улавливалось, – на мгновение склонилась над ним и, не увидев тотемного знака древних, резко откинулась на спинку кресла. Чтобы вот так, запрокинув голову, надолго замереть в позе умирающей Дездемоны.

– Хотите сказать, что Высшие Неизвестные опять недовольны? – еще со ступенек лестницы поинтересовался Скорцени, пытаясь завязать разговор, в который Браун, из уважения к службе безопасности СС, решил не вмешиваться.

– Опять, – едва заметно кивнула жрица часовни крестоносцев, все свои оккультные экзальтации проводившая здесь, в этом храме убиенно-усопших. И даже не открыла глаз, не поинтересовалась, кто это посмел вторгаться во все еще не развеявшийся магический эфир ее терзаний.

– На сей раз – вторжением в тайну их дисколетов? – самоуверенно, с какими-то откровенно диверсионными нотками в голосе, словно речь шла не о высших внеземных силах, а об итальянской королевской контрразведке, спросил Скорцени. И, уверенно войдя в ритуальный зал часовни, жестами заставил ассистентов Неземной Марии удалиться.

Ему хотелось, чтобы космическая мечтательница вышла, наконец, из своего сомнамбулическо-трансового состояния и вернулась в тот мир убийственных иллюзий и предательских надежд, в котором все они, на этой земле сущие, все еще пребывали.

– Недовольны не они, недовольны те, кто позволяет мне выходить на эту связь, – едва слышно проговорила Неземная Мария, продолжая оставаться в прежней позе, благодаря которой невольно заставила обер-диверсанта залюбоваться ее выпирающей из-под эсэсовского френча грудью.

– То есть одни, скрежеща зубами, кое-как выдавливают из себя хоть какую-то там информацию о таинственных для нас солнечных дисках, а другие пытаются препятствовать им даже в этом благородном намерении?

– Приблизительно так оно и есть, Скорцени. – Зажглась небольшая люстра, однако свет нескольких ее свечеподобных лампочек был неярким и не нарушал молитвенной таинственности готических сводов.

– А ведь я не представлялся и прибыл неожиданно для вас.

– На самом деле спросить вы хотели о чем-то более существенном, спаситель великого дуче, – не стала предаваться каким-либо объяснениям обер-медиум и фюрер-контактер рейха. – Спрашивайте, микрофоны я отключила.

– Удалось узнать что-нибудь существенное? Если я верно понял, в видениях вам являлись какие-то чертежи?

– Это уже второй мой выход на связь в попытке понять принцип работы дисколетных двигателей. – Мария открыла глаза и приняла нормальную позу, однако у нее был усталый вид человека, решившего присесть после невероятно трудного дня. – Единственное, что я сумела понять, так это то, что двигатели у них гравитационные.

– Уже кое-что.

– Скорости их диски развивают огромные, двигаются во все стороны, почти мгновенно меняя высоту и направление полета, но самое интересное, что запасы используемого ими топлива или источника энергии – неисчерпаемы.

– Знали бы эти Высшие Неизвестные, как такие дисколеты, да к тому же с неисчерпаемым запасом горючего, нужны сейчас рейху!

– А почему вы решили, что они не знают этого?

– Что, действительно? – Описывая лицо этой женщины, Скорцени все время приходилось бы пользоваться определением «слегка»: слегка утолщенный нос, слегка утолщенные чувственные губы, слегка выпяченный лоб, слегка увеличенный, да нет, тут уж почти до массивного расширенный, волевой подбородок.

И над всем этим – безрассудно-большие, по-цыгански черные, холодно-обворожительные глаза. Но о них следовало бы говорить отдельно, поскольку существовали они как бы сами по себе, независимо от их случайной владелицы. Всякий мужчина, решившийся всмотреться в эти глаза или воспринять их гипнотизирующий взгляд, уже неминуемо оказывался выбором «жребия вечности».

Скорцени не находил ее ни красивой, ни хотя бы по-женски привлекательной, тем не менее сказал себе: «А все-таки хотелось бы знать, какова же она, эта дьяволица в мундире штурмфюрера, – в брачной постели».

– Вот именно, штурмбаннфюрер, «в брачной», – неожиданно эхом отозвалась Неземная Мария.

– Простите?

– «Дьяволицу в мундире штурмфюрера» я вам, допустим, прощаю. Однако ход мыслей у вас какой-то непростительно наивный, Скорцени: «Какова она в брачной… постели?!»

Скорцени растерянно рассмеялся.

– Забыл, что вы читаете мысли, провидица.

– Чтобы читать такие мысли мужчины, – сделала она ударение на слове «такие», – провидицей быть не нужно, достаточно быть сколько-нибудь опытной женщиной. Исключите понятие «брачной» – а все остальное нам с вами действительно суждено познать. Я поняла это еще тогда, когда меня пытались привлечь для поисков дуче. Не знала только, когда именно это случится.

– И когда же?

– Наберитесь мужества: послезавтра.

– Но послезавтра я, кажется…

– Не пытайтесь противиться судьбе, Скорцени. Все наши трагедии, все духовные и душевные изломы происходят как раз тогда и с теми, кто самоубийственно пытается противиться ходу собственной судьбы. Вы же не станете противиться тому, что завтра вам придется присутствовать при неудачном запуске новой ракеты Доктора ФАУста.

– Неудачном?

– Я этого не произносила, господин штурмбаннфюрер СД. Однако завтра вы поймете, почему в средневековье церковники предпочитали сжигать нас на кострах. Признаю, это было справедливо. Вы же, в свою очередь, признайтесь, что о приглашении Гиммлера присутствовать при этом запуске в Пенемюнде вы еще тоже не знаете.