Книга Пророчество о сестрах - Мишель Цинк

А у меня есть свои причины, по которым я хочу узнать больше.

Не может, никак не может оказаться случайностью то, что отец был найден мертвым в Темной комнате, или что вскоре после этого я обнаружила у себя на руке отметину, увидела, как сестра исполняет какой-то зловещий ритуал, и получила эту странную, затерянную книгу. Конечно, я не знаю, что все это значит — или как все эти события связаны друг с другом. Но уверена: все они и вправду как-то связаны.

И я твердо намерена выяснить, как.

4

Генри и Эдмунда возле реки уже нет. Эдмунд всегда очень опекал и оберегал Генри, а уж теперь, после смерти нашего отца, наверняка будет опекать его еще больше. В воздухе веет холодом — предвестьем грядущей зимы, а мы все привыкли беспокоиться за Генри.

Сойдя с террасы, я направляюсь по тропинке к лесу, к тому валуну, что лежит под защитой дуба-исполина, — мы с Джеймсом уже привыкли называть его «нашим камнем». Когда я опускаюсь на него, меня окутывают спокойствие и безмятежность. Чудится — здесь не может случиться ничего плохого, ничего страшного, и к тому времени, как на тропинке слышатся шаги Джеймса, я уже почти убедила себя, будто все идет ровно так, как должно идти.

Он подходит ближе, останавливается в лучах солнечного света передо мной, а я улыбаюсь, вглядываюсь ему в лицо. Он берет меня за руку и с улыбкой помогает подняться.

— Прости. Мы заканчивали опись книг по истории религии. Отец хотел сперва все доделать, а уже потом прерываться на ленч. Давно ждешь?

Он притягивает меня к себе, но очень бережно, с новой, недавно появившейся осторожностью, как будто после потери отца я стала более хрупкой. Полагаю, так оно и есть на самом деле, — однако мне и не хотелось бы никому в том признаваться. Только Джеймс знает меня достаточно хорошо и любит меня достаточно сильно, чтобы разглядеть мое горе, хотя внешне я выгляжу прежней. Я качаю головой.

— Вовсе недолго. Да и в любом случае, ждать тебя здесь совсем не обременительно. В этом месте мне все напоминает о тебе.

Он наклоняет голову, пальцем очерчивает контуры моего лица — ласково проводит от выбившегося локона у меня на виске вниз — по косому выступу скулы, по овальному подбородку.

— Все напоминает мне о тебе.

Губы наши соприкасаются. Поцелуй очень нежен. Однако мне не требуется яростного напора губ моего возлюбленного, чтобы чувствовать, как отчаянно его тело взывает к моему. Джеймс отстраняется, пытаясь защитить меня, не давить на меня слишком сильно в дни после смерти моего отца. Порядочной девушке из хорошей семьи не пристало просить его — пусть обнимет меня плотней, пусть сжимает сколь угодно крепко, ведь лишь прикосновения его губ, его тела и удерживают меня в эти дни, не дают совсем утратить связь с реальностью, ту связь, в которой я никогда прежде не сомневалась.

— Ах, да… — Джеймс выпрямляется. — Я же принес тебе книгу и свои записи.

Он опускается на обломок скалы, а я удобно устраиваюсь рядом. Подол юбки мнется, касаясь более грубой ткани его брюк. Джеймс вынимает из-под сюртука книгу и сложенный листок. Расправив лист на колене, склоняет золотоволосую голову над летящими, написанными от руки строчками, что покрывают листок сверху донизу.

— Если верить книге, легенда довольно древняя.

— Да что за легенда-то?

— Кажется, какое-то предание об ангелах… или демонах. Вот, сама прочитай.

Он протягивает мне книгу и свои записи.

Мгновение я не хочу ничего читать. А может, и не надо? Просто-напросто жить обычной жизнью, как я всегда жила, и делать вид, будто ничего и не было вовсе. Но приступ слабости быстро проходит. Даже сейчас я чувствую, как поворачиваются колеса какого-то незримого механизма. Они продолжат вращаться, хочу я того или нет. Каким-то непостижимым образом я точно знаю это.

Я склоняю голову над листком. Почерк Джеймса таит в себе хоть какое-то утешение, странным образом сочетающееся с ужасом слов, принадлежащих уже не ему.

Сквозь огнь и гармонию влачил дни род человеческий

До появления Стражей,

Что стали брать в супруги и возлюбленные жен людского племени,

Чем навлекли на себя Его гнев.

Две сестры, явившиеся из одного колышущегося океана:

Одна — Хранительница, вторая — Врата;

Одна — защитница мира,

Вторая же выменивает колдовство за поклонение.

Низвергнутые с небес души стали падшими,

Сестры же продолжили битву.

Длиться ей, пока Врата не призовут их вернуться,

Или Ангел не принесет ключи в Бездну.

Воинство, проходящее чрез Врата.

Самуил, Зверь — чрез Ангела.

Ангел, огражденный лишь завесой, что тоньше паутинки.

Четыре отметины, четыре ключа, круг огня,

Рожденные в первом дыхании Самайна,

В тени мистического каменного змея Эубера.

Врата Ангела пошатнутся без ключей,

А за ними последует семь язв и не будет возврата;

Смерть,

Глад,

Кровь,

Огнь,

Тьма,

Засуха,

Разрушение.

Распахни объятия, госпожа хаоса, и пусть хаос Зверя хлынет рекой,

Ибо, когда начались семь язв, все кончено.

Я снова вдруг дивлюсь, что же это за странная книга такая. Конечно, в книгах я разбираюсь не в пример хуже Джеймса, но и мне понятно: нигде не принято печатать и переплетать книги ради одной-единственной страницы.

— Может, тут должно быть что-то еще? Но ничего нет. Только легенда, а дальше — пусто. А ведь складывается впечатление, что должно бы. Что-то еще, где бы рассказывалось, что там дальше…

— Вот и я так подумал. Давай кое-что покажу.

Он придвигает книжку ближе, так, что теперь она лежит между нами: наполовину у меня на коленях, а наполовину у него.

— Смотри вот сюда — видишь?

Он показывает на то место, где страницы соединяются с переплетом.

— Ничего не вижу.

Джеймс вытаскивает из кармана лупу, дает мне и туго натягивает страницу.

— Лия, присмотрись получше. Сперва трудно разглядеть.

Я подношу лупу к тому месту, куда он указывает пальцем, придвигаю лицо буквально к самой странице. И тогда вижу следы разрыва, такого ровного и четкого, что как будто вовсе и не разрыв. Как будто кто-то взял бритву и очень осторожно вырезал из книги все остальные страницы.

Я поднимаю голову.

— Тут были страницы!

Джеймс кивает.