Книга Без пяти минут взрослые - Зента Эргле

Парни из седьмой группы, будущие мастера по пошиву мужских костюмов, следили за происходящим с ухмылкой. Рядом с Даумантом стоял Том Суна, стройный, красивый парень, одетый в безупречно сшитый костюм. Дезия своими круглыми глазами и светлыми кудрями сразу привлекла внимание мальчишек.

— Настоящий ангелок, правда? — подтолкнул Том Дауманта.

— Которая?

— Вон, курносая.

— Не мой тип.

— Его та, с косой, — поддел невысокий рыжий парень. — Я сам видел, идут, за ручки держатся, как любовники.

— По зубам хочешь? — ощетинился Даумант.

Рыжий замолк.

Сменяли друг друга выступающие: бывшие выпускники, представители производственных объединений «Дзимтене», «Рижская одежда».

— Шеститысячная семья рабочих нашего объединения одевает всех от мала до велика. Мы ждём ваши молодые руки. Желаем успехов в учёбе и хорошего здоровья.

— Кончай трепаться, тётя. А ну, старики, двинем на Киш-озеро, искупаемся, — шептал Том. — У меня там моторка.

Через горы ярких осенних цветов, которыми был завален стол президиума, смотрела на новичков с приветливой улыбкой директор Вия Артуровна Чолдере. Но на душе у неё было неспокойно. Какими будут эти 240? Удастся ли создать в группах крепкий, сплоченный коллектив? Одна-единственная ложка дёгтя может испортить бочку мёда. Так и в коллективе. Попадется один лоботряс…

Даумант отыскал глазами Байбу и помахал ей рукой. Она ответила улыбкой.

После торжественного акта все направились возложить цветы к памятнику В. И. Ленину. Впереди шагали барабанщицы, потом знаменосцы, воспитатели и, наконец, семисотголовая колонна учащихся.

* * *

Учитель-пенсионер Рейнис Карлович болезненно переживал это первое сентября. Сорок лет этот день был самым радостным в году, а теперь — один, всеми забытый.

— Как ты думаешь, Милда, придут они?

— Придут. Куда денутся? Не все, конечно.

— А печенья хватит? И где мы их всех разместим? — тревожился учитель.

— Ложись, отдохни. Раньше, чем к вечеру, все равно не придут, — успокаивала Милда.

Первыми пришли Байба и Даце.

— А мы пораньше. Может, надо помочь что нибудь?

— У меня тут тётя Милда навела такой порядок, что я ничего не могу найти.

Потом ввалились сразу все, как будто сговорились.

— Чао, Имант.

— Даумант, старик! Где ты пропал? В одном училище с Байбой, говоришь? Понятно. У меня нет слов…

— Славный восьмой «б», простите, девятый «б» класс. Среди нас есть отступники. О присутствующих, — Арнис со значением посмотрел на Байбу, Даце и Дауманта, — ничего не скажу, пусть сами оправдываются. «Профессор» втихаря переметнулся в математическую школу, никому и словом не обмолвился. Наша школа для него, видите ли, слишком легкая! Но самый дикий номер выкинул Клаве. Прочти, Петерис.

Петерис поправил очки и вынул из кармана письмо.

«Леди и джентльмены! При мысли, что первого сентября вы снова соберетесь все вместе, мне впору стонать, как барышне в сентиментальном романе. Так хочется быть рядом с вами. Это письмо я пишу в общежитии, на двадцатом этаже. Здесь теперь мой дом на три года. Мой сосед, узбек Рахим, ещё не прибыл из Ташкента. Старикам я ничего не сказал, одолжил деньги у хорошего знакомого и приехал в Москву сдавать экзамены в цирковое училище. Конкурс был страшный: тридцать человек на место. Некоторые тренировались годами и уже выступали со своими номерами. Когда я увидел эту толпу, у меня, честное слово, коленки задрожали. В комиссии десять теперешних и бывших знаменитостей, все с суровыми физиономиями и проваливают безжалостно. А у меня с русским не очень-то. Что будет, то будет, — подумал я, надел костюм клоуна, тот, прошлогодний, с карнавала, и вошёл в зал на руках. Вытащил у одного из носа яйцо, у другого из уха пачку сигарет. Сначала они ничего, а потом начали смеяться. Словом, мне чертовски повезло. Старики не обрадовались. Долго ещё пришлось уговаривать их. Помог друг отца, бывший клоун Роберт. И вот я здесь, и вся Москва у моих ног. По вечерам, когда зажигают огни, такой вид, будто внизу звездный ковёр».

— Как поэтично! Умираю от восторга!

— Рейнис Карлович, скорее нашатырный спирт. У Иманта обморок от зависти.

— Когда вы только поумнеете? — учитель чувствовал себя счастливым среди своих питомцев.

«Клаве будет артистом цирка, Петерис — литератором, «Профессор» — химиком, как и его отец, Марга — медиком… А я простым портным, рабочий класс, так сказать, — размышлял Даумант. — «Талантливый молодой художник Даумант Петерсон» звучит, конечно, иначе, чем, скажем «этот парень вкалывает в каком-то ателье портным».

Даумант молча смотрел на бывших одноклассников. Его одолевали противоречивые чувства. Главное не в словах, а в деле. Хороший портной ценнее плохого художника, это даже кретину ясно. А если всё наоборот… Какие глупости! Талант, если он есть, никуда не денется! Сейчас самое главное — быстрее освоить профессию и качать работать, чтобы помочь матери и Байбе. В мире тысячи разных профессий, и чёрт знает, откуда известно, что именно портной — та самая, моя? И выбрал он её ради Байбы. А если через несколько лет шить осточертеет? Как хорошо остальным! Им ещё три года не надо ломать голову.

Байба и Даце сидели на одном стуле, обхватив друг друга, чтобы не упасть, и с улыбкой смотрели на одноклассников, как старшие сестры на младших. У тех беззаботные школьные годы, а у них с завтрашнего дня начинается настоящая трудовая жизнь. Выбор состоялся.

* * *

— Добрый день, Рейнис Карлович! Вы меня ещё помните?

— Юрате! Разве можно забыть одну из своих лучших учениц? Присаживайся, я сейчас.

Ничего здесь не изменилось. Тот же продавленный диван, те лее видавшие виды стулья… И книги — книги на полках вдоль стен, на столе, на подоконниках. Везде цветы. Ну да, вчера же было первое сентября.

Когда-то и они сидели здесь, прямо на полу, скрестив ноги по-турецки, пили чай и спорили о литературе. Именно здесь Юрате решила стать учительницей латышского языка и литературы и устраивать такие же литературные вечера. Не в школе, а дома.

— Прости, что угощение такое скромное. Жены нет дома. Да, так вышло, женился под старость. Ты её знаешь. Наша школьная медсестра Милда.

Юрате молча пила мятный чай, закусывая печеньем тёти Милды. Учитель уже в годах, но как жизнерадостны его глаза. На письменном столе груды рукописей.

— Я не помешала вашей работе?

— Что ты, Юрате! Я очень рад. Мы так давно не виделись! А я пишу историю нашей партизанской бригады. И надо сказать — загорелся всерьёз. Кое-что забылось, правда. Тогда расспрашиваю своих товарищей. Мало их осталось. Да что это я всё о себе? А как твои дела? Рассказывай.