Книга Джин с Толиком - Анатолий Горбов

Я абсолютно не помнил, куда черт меня понес после кабака, и главное – зачем. Помню, такси до дома я поймал в районе набережной, но что я там делал, оставалось загадкой. В такси я шутил, рассказывал шоферу анекдоты на тюремные темы, пил пиво из примятой жестяной банки и вообще вел себя, как заправский урка. Это было, по крайней мере, странно.

Я никогда не был мальчиком-паинькой, рос в довольно криминальном районе. Но сам дел с криминалом не имел, так – детские шалости и общие познания, полученные в подростковом возрасте от дворовой шпаны, с которой давно уже не знался.

В такси же я общался исключительно на фене – хотя это-то как раз объяснить было можно. Шутки памяти – в свое время мне попала в руки книжка «Тюремный жаргон», которую я с интересом прочел. Много нового оттуда почерпнул, но в совершенстве «ботать по фене» все равно не научился. Так, запало несколько фраз, которыми я иногда удивлял своих рафинированных знакомых.

Мое вчерашнее поведение, на фоне сегодняшнего самочувствия, особенно не волновало – волновало другое. Нужно было ехать на работу. Приняв чуть теплую ванну, я понял, что жизнь постепенно возвращается в мое тело. Расход движений на бритье требовал немыслимого по размеру аванса сил, и этот аванс был единодушно отклонен Советом Старейшин.

Впрочем, я бы не удивился, если бы в моей голове Совет Старейшин, после вчерашнего, передох полным составом. И было впору объявлять выборы нового Царя Головы…

Насыпав от души сахара в кружку с горячим зеленым чаем, я через силу сделал несколько глотков, и, закурив, вышел в прихожую. Черные спортивные туфли, в которые я вчера был обут, представляли собой душераздирающее зрелище. Толстый слой пыли, царапина на носке левого туфля и оторванный шнурок на правом придали картинке вчерашнего разгула ужасающие оттенки. Если уж я не помнил истории загубления любимой обуви, не удивительны и остальные белые пятна.

Состояние, и так омраченное нездоровьем, усугубилось стыдом за свое, наверное, жутко неприличное «пострыцарское» поведение. Холодной молнией мозг прошила страшная мысль: «А вдруг я вчера кого-нибудь убил?», но тут же логически довершилась возвращающимся чувством юмора: «И съел».

При мыслях о еде опять замутило, но я сдержался – зря испугано заскрежетал за стеной унитаз своими трубами, ожидая от меня очередной пакости. Недокуренную сигарету пришлось выбросить, дабы не усугублять свое тошнотворное состояние. Тут я, кстати, вспомнил, что бросаю курить – очень своевременной была моя отсрочка этого ответственного шага на лишний день.

Вернувшись в гостиную, нашел в аптечке аспирин, анальгин и активированный уголь. Запил фармацевтический завтрак остывшим чаем и отправился взглянуть на свой вчерашний наряд.

Иссиня-черные джинсы были с вечера аккуратно сложены в холодильник, что стало мне известно еще при поисках лимона для чая. Носки, почему-то, оказались в задних карманах. Одежды же с верхней половины тела не видно было нигде. После долгих поисков, заставляющих нагибаться и испытывать от этого приливы тошноты, я было отчаялся. Но когда понес к стиралке вчерашние носки, пропажа нашлась.

Когда-то белоснежная сорочка, покрытая пятнами пива, возлежала в стиральной машине, и слала мне пламенный воздушный поцелуй с отпечатка розовой губной помады на воротнике. Я похолодел. Мы всегда боимся того, чего не знаем. В моем случае – о чем не помним. Из нагрудного кармана я извлек водительские права и несколько смятых купюр.

В машинке оказался и шерстяной джемпер, наверное, тоже в пятнах – их не было видно из-за насыщенного черного цвета. Также из барабана стиралки была извлечена хрустальная пепельница с горой окурков. Ну еще бы, логично. Вообразил, что пепельницу необходимо постирать. А ведь мог бы, решив, что пепельница – штука одноразовая, просто выбросить ее в мусорное ведро. Я с трепетом обследовал окурки – ни на одном помады не было. Вздохнув с облегчением, я затаил надежду выяснить, чей же отпечаток остался на воротнике.

Нацепив свежую сорочку и костюм – любую другую одежду необходимо было гладить, а сил на это не было – я добавил к своему гардеробу черный плащ. Взбрызнулся очередным шедевром от Baldessarini и вышел из квартиры на площадь. Но тут же вернулся за ноутбуком и зонтом. Вчерашняя солнечная осенняя сухость сменилась плотным мелким дождем, немного похолодало. Количество луж и их наполненность говорили о том, что дождь шел уже давно, а свинцовая серость неба обещала, что такая погода надолго.

Легкие физические упражнения, которые пришлось проделать, отыскивая одежду, немного разогнали кровь. Они придали несколько оживляющих мазков моей зеленоватой физиономии. Поэтому ссутулившиеся от избытка влаги прохожие не пытались перекреститься при моем появлении. А горемычная пара похмельных алкоголиков у магазина проморгала в моем лице вероятного «третьего».

Купив бутылочку минеральной воды, я влез в маршрутку. Которая, подобно скоростному глиссеру, унесла меня по водно-асфальтовой глади в рабочее субботнее утро.

Глава пятая. Кто, где, когда?

А может это страус злой,

а может и не злой.

А может это дворник был…

Он шел по сельской местности

к ближайшему орешнику

за новою метлой!

Э. Успенский, из м/ф «Пластилиновая ворона» (1981)

Поздоровавшись с серого вида Мишкой и его дымящейся чашкой (сегодня из отдела были только мы вдвоем), я принялся редактировать свои комментарии по программе, собирая их из разных файлов и самого программного кода. Никогда не получалось вести работу с самого начала систематизировано, и записывать всякие нужные вещи в одно место. За три часа непомерных мозговых усилий написал сопроводительное письмо-инструкцию, и собрался к шефине.

Непосредственным моим начальником была супруга шефа – Алина Сергеевна. Она, в отличие от самого Колосова, в программировании понимала, определенно, побольше меня. Это была высокая зеленоглазая брюнетка лет 30, хотя, почти наверняка, лет ей было больше – просто выглядела она очень хорошо. Алина обладала магическим грудным голосом и какой-то весьма необычной мелодикой речи – слушать ее можно было бесконечно.

Мужчины, почему-то, с недоверием относились к тому, чем она занимается. Считая, видимо, что настолько обаятельная женщина не может трудиться на такой специфической работе. Некоторые из заказчиков откровенно полагали ее должность номинальной, «мужниной синекурой», и отказывались воспринимать ее, как серьезного программиста и аналитика.

Убедившись в этом, она особо не афишировала свою профессию. Представлялась, при необходимости, на всяких официальных приемах и вечеринках, куратором проекта, или еще кем-нибудь. Главное, чтобы это соотносилось с ее внешним видом и, собственно, полом. Хотя сама профессию свою боготворила, и была великолепным профессионалом своего дела.

Все сотрудники ее любили – ну, возможно, за исключением пары-тройки девиц, лицемерно улыбающихся ей навстречу, и неприятно кривящихся за ее спиной. Имела место версия, что такая реакция обусловлена прошлой любвеобильностью ее мужа, Александра Ивановича – который, якобы, в молодости не пропускал мимо ни одной юбки, и до сих пор был весьма привлекательным сорокалетним мужчиной.