Книга Последняя девочка - Вадим Юрятин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да, ещё Плотник переплыл Волгу, поднимался на Эльбрус, спускался на плоту по горным рекам, умел стрелять из гранатомёта, нырял на глубину 10 метров, побывал в реанимации после устроенной им как-то грандиозной драки, вступившись за честь какой-то девушки. Он умел глазом открывать бутылки с пивом (это такой очень вредный, недавно запрещённый КонСоюзом напиток).
Здесь у нас он, вроде бы, писал какие-то рассказы. Я видел мельком пару раз, как он что-то выводил своим корявым почерком в тетради вроде той, в которой я сейчас пишу сам. Но всякий раз, когда я пробовал заговорить с ним о его «творчестве», он отшучивался и замыкался в себе. Что ж, каждый имеет право на свою маленькую тайну.
А как он играл на гитаре! И какой совершенно очаровательный тенор был у Плотника! Его песни нельзя назвать выдающимися, но одну из них мы выучили наизусть и подпевали ему все хором: «Никто не придёт». Так что у Бункера был, можно сказать, свой гимн.
Несмотря на все свои плюсы, Плотник, в отличие от меня, был человеком, подверженным эмоциям. Я же к концу жизни стал жёстким реалистом, опирающимся исключительно на здравый смысл. По-моему, эта его мысль об «Исходе» была внезапной и совершенно необдуманной.
Недостаток времени и затаившаяся где-то внутри обида не позволяют мне посвятить этому человеку больше строчек в моём повествовании, а то бы я ещё много чего про него понаписал.
«Проповедник» появился недавно, чуть раньше, чем Девочка, но чуть позже, чем состоялся «Исход».
Как я уже писал выше, дорогие мои бородатые и зелёненькие читатели, после «Исхода» мы представляли собой маленькую, но сплочённую группу, лидер которой после непродолжительного периода сомнений в своих силах снова пришёл в себя и принял мужественное решение жить дальше. Хотя нас и осталось всего чуть больше десяти человек, но теперь в нашем коллективе царила абсолютная дисциплина. В Бункере остались только те, кто готов был идти до конца, кто понимал, зачем мы здесь, и почему нам надо выжить. А выжить нам надо было для того, чтобы продолжить род, сохранить человечество и заселить вновь пригодную для жизни планету новыми поколениями людей. Для этой цели нам и нужны были мальчик и девочка.
После «Исхода» у нас остался только один мальчик – сын Мясника по имени Макарка. Это был вихрастый, угловатый подросток. Я его в шутку стал называть «Последним Мальчиком». Вообще-то, он действительно был у нас последним ребёнком мужского пола, этот четырнадцатилетний парень с длинными руками-оглоблями и синими кругами под глазами. Особой красотой он не отличался, хотя я подозреваю, что пара лет жизни в подземном паркинге кого угодно сделает похожим на зомби. Но тут, наверное, стали сказываться и последствия радиации, которая медленно, но верно проникала внутрь Бункера сквозь плотные слои бетона. С одной стороны, это могло сказаться на потомстве, но с другой… Возможно, именно такой индивид и нужен был матери-природе для проведения своего селекционного эксперимента. Ведь мальчик выжил, когда все кругом умирали, и, в итоге, стал нашей надеждой на спасение. Было только одно маленькое «но»: для продолжения рода человеческого ему нужно было найти девочку. Новые реалии диктовали новую цель – поиск полового партнера для Макарки.
Мы снова возобновили практику вылазок за пределы Бункера. Вылазки стали проводиться каждый день. Мы начали прочёсывать окрестные дома и постепенно расширяли географию поисков. Однако вместо девочки мы сначала нашли Проповедника.
Он прятался в одном из подвалов вроде бы уже изученного нами ранее вдоль и поперёк дома. Это была старая панельная «шестнадцатиэтажка», которыми наш город застраивали в годы моего безоблачного детства. Проповедник представлял собой странное волосатое существо в лохмотьях, отдалённо напоминающих одеяние священника. Когда он понял, что мы его заметили, то выскочил навстречу и стал что-то быстро говорить, точнее, петь нечто церковнославянское из своей прошлой забытой жизни. Он часто-часто бубнил и крестился, чем привёл нас в некоторое смущение. Признаться, я думал, что всех священников уже давно съели. Сначала и его я предложил съесть за ненадобностью, но меня неожиданно стали отговаривать от этого Мясник с Электриком.
Смысла сохранять жизнь этому существу не было решительно никакого, однако я почему-то согласился. Конечно, с одной стороны, это был лишний «рот», но, с другой, мне было дико интересно узнать, как же он выжил. Добиться от него правды было совершенно невозможно. Он постоянно переходил на таинственный шёпот, всё время молился, задавал всякие идиотские вопросы, вроде «есть ли у нас икона старца Федора Михайловича, и видели ли мы звезду Полынь?». Через некоторое время я бросил попытки что-либо у него узнать и предоставил Проповедника, как мы его меж собой прозвали, самому себе.
В Бункере Проповедник развил бурную деятельность. Из железок и разного хлама он соорудил в углу некое подобие церкви. Сестра сказала мне, что от этого может быть толк, так что я ему не препятствовал. Хотя, какой может быть толк от бормотания бородатого человека перед грудой, сделанной непонятно из чего? Но я с сестрой не спорил. Кстати, Проповедник весьма уважал мою сестру и часто просил меня переспросить у неё что-либо, при этом напрямую заговорить с ней он не решался.
С некоторым стыдом вынужден признать, что я над ним немного издевался, язвил над этими его «мессами», верой в потустороннее. Разговаривая с ним, я часто принимал нарочито суровый вид и начинал говорить нечто псевдомифологическое. Наш дурачок внимал с серьёзным видом. Мало того, он даже что-то за мной записывал.
Помню, как все радовались, когда мы, наконец, вошли в состав Европейского Союза. С учётом того, что одновременно с Россией к этой организации присоединились ещё и наши «братские» Украина, Белоруссия и Казахстан, то, откровенно говоря, не совсем было ясно, кто в кого вступает: мы в Европу или Европа в нас. Это событие положило конец многим спорам как внутри Европы, так и между бывшими республиками СССР. По этому поводу Европейский Союз даже решили переименовать в Континентальный. Казалось, что наступает новая эра всеобщей любви, подлинного равенства и братства. Поначалу все действительно были в какой-то эйфории, тем более что экономика стран «единого континентального дома от Лиссабона до Владивостока» чудесным образом начала расти, демонстрируя миру рывок за рывком. Особенно приятно было наблюдать за всем этим на фоне многолетней стагнации экономик США и Китая.
Наша наука делала одно невероятное открытие за другим. Мы едва успевали привыкнуть к одним, казалось, сошедшим с экрана фантастических фильмов гаджетам, как вдруг появлялись другие. Компьютеры превратились в крохотные прозрачные устройства, которые мы сворачивали как бумагу, и носили с собой в карманах. Мобильные телефоны стали передавать объёмное изображение, и люди ходили по улицам, окружённые разноцветными огнями голографических картинок. Очки и даже линзы научились выходить в информационные сети, которые стали расти как на дрожжах и совершенно вытеснили устаревший интернет. Для удобства все эти хранилища информации, а также пути её передачи мы стали именовать просто «Сеть».