Книга Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало - Олег Айрапетов

К этому стоит добавить столкновение великих национальных мечтаний соседей. Традиционные для некоторых политических культур мегаломания, филистерство и фанаберия превратили возрожденные страны в злобные и опасные чудовища. Не только Польша была, по словам В. М. Молотова, «уродливым детищем Версальской системы»58. Новые противоречия и старые конфликты сделали неизбежной ревизию результатов Первой мировой войны. Прав оказался маршал Ф. Фош, назвавший Версальский мир 1919 г. 20-летним перемирием. Следует ли из этого, что в 1914 г. началась война, которая возобновилась после перемирия и закончилась в 1945 г.?

Русская историография этого явления находится далеко не в блестящем состоянии. Основанием изучения собственно военной и частично внешнеполитической составляющей участия России в этой войне послужили работы А. М. Зайончковского59, который старался избегать проблем внутренней политики, а в области экономических проблем часто пользовался расхожими штампами. Не идеальным, а часто излишне лапидарным является и изложение им истории боевой работы флота, особенно на Черном море, и Кавказского фронта. Эти недостатки в значительной степени компенсировались работами М. И. Гайдука60, В. Н. Ипатьева61, А. А. Маниковского62, А. М. Косинского63, А. К. Коленковского64, М. А. Петрова65, К. И. Величко66, Е. В. Масловского67, А. П. Залюбовского68, В. Ф. Кирея69, Н. В. Новикова70, Е. З. Барсукова71, Н. Г Корсуна72 и многих других. Тем не менее эти работы в меньшей степени учитывались последующей традицией, после А. М. Зайончковского, а что касается политической составляющей, то в СССР она естественным образом полностью находилась под влиянием концепций, изложенных в послереволюционных работах В. И. Ленина. Западная историография в отношении политической истории 1914–1917 гг. полностью находилась под влиянием работ П. Н. Милюкова, прежде всего его «Истории второй русской революции» (первое издание ее первого тома – София, 1921).

Очевидной является задача выхода историографии Февральской революции и последующих событий из схем В. И. Ленина, П. Н. Милюкова, А. Ф. Керенского и частично А. И. Гучкова. Нельзя не заметить, что по самым разным причинам эти четыре человека, оказывавшие столь неоспоримо мощное влияние как на политическую жизнь России, так и на научную версию указанных событий в Советской России и за ее пределами, руководствовались при изложении событий, а вернее при их трактовке, интересами продолжавшейся политической и идеологической борьбы. И если в СССР по естественным причинам господствовала ленинская точка зрения, то в отношении Февраля 1917 г. даже в «Краткий курс истории ВКП(б)» в почти неизмененном виде вошли положения, высказанные либералами в отношении царского правительства и отдельных его представителей73. Парадоксально, что при этом в 1960-1980-е гг. советская историография вела жесткий спор с западной по вопросам, в которых де-факто сходилась так же, как правая и левая перчатки, принадлежавшие одному лицу. Разрыв с такой традицией необходим, но уход от политически мотивированной дискуссии не достигается заменой положительных и отрицательных знаков и восклицаний перед или после фамилий исторических личностей.

Что касается западной военной историографии, то в период 19181941 гг. по отношению к участию России в Первой мировой войне господствовало скептическое отношение, вызванное поражением и сепаратным выходом из войны накануне победы Антанты. В этом скепсисе легко угадывается разочарование «русским паровым катком», идея которого была столь популярна среди союзников, особенно во Франции, накануне войны.

Несколько особняком от «концепции победителей» стоят оригинальные работы англоязычных авторов межвоенного периода, которые смогли подняться над средним уровнем. Прежде всего стоит назвать У. Черчилля74 и У. Чамберлина75, выводы которых легли в основу, пожалуй, единственной на настоящее время оригинальной англоязычной работы по данному вопросу – книги бывшего советника правительства М. Тетчер по Восточной Европе и СССР Н. Стоуна76.

Работы А. М. Зайончковского, во всяком случае сделанные им выводы, постоянно копируются в попытках достичь схожего уровня обобщения с большей или меньшей степенью научной добросовестности. В последние годы эта тенденция приобрела в России особенно широкое распространение. Не является исключением и заимствование справочного аппарата предшествующего исследователя (часто вместе с ошибками) без указания его имени и работы. Все это неизбежно приводит к понижению профессионализма и ослаблению общей культуры исторического исследования в стране.

В связи с этим необходимость обобщающей работы по участию России в войне 1914–1917 гг. видится мне очевидной. Мой скромный личный потенциал при написании этой книги был значительно подкреплен друзьями и коллегами, существенно помогавшими мне на разных этапах написания данной работы. Приношу свою глубокую благодарность всем им: к. и. н. Ф. А. Гайде (Москва), к. и. н. А. В. Ганину (Москва), к. и. н. Х. Гумбу (Берлин), д. и. н. М. М. Йовановичу (Белград), к. и. н. В. Б. Каширину (Москва), д. и. н. Б. Меннингу (Форт-Ливенворт, Канзас, США), д. п. н. П. Чейсти (Оксфорд), к. и. н. М. М. Шевченко (Москва), д. и. н. К. В. Шевченко (Минск).

Я благодарен А. В. Ганину за предоставленные материалы Государственного архива Российской Федерации, Национального архива Армении и документы Гуверовского архива войны, революции и мира, часть которых также была предоставлена мне Б. Меннингом. А. В. Ганин и В. Б. Каширин все последние годы оказывали мне максимально возможную поддержку и не только с архивными документами, биографическими справками, они неизменно были частью меня самого.

За долгие годы привычка обсуждать то, чем я занимаюсь, с моим другом Максимом Михайловичем Шевченко превратилась в потребность, которую он стоически переносит, и не поблагодарить его за это было бы черной несправедливостью.

2011 г., когда работа над написанием этой книги шла к завершению, выдался особенно тяжелым, и я попросту не знаю, смог бы я пережить его, не имея родственной поддержки Сергея Лебедева и дружеского участия Александра Колпакиди. Моя особая благодарность им и всем тем, кто был рядом в тяжелые дни.

Айрапетов Олег Рудольфович,

к. и. н., доц., кафедра истории России XIX – начала XX в.,

исторический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова

Накануне австро-германской провокации

Канун Первой мировой войны был отмечен резким ухудшением англо-германских и русско-германских отношений. Гонка вооружений на море и усиление влияния Берлина в Турции – все это прямо или косвенно, но резко и неизменно обостряло противоречия в Европе. Особенно сложным пересечением интересов были Балканы. После двух Балканских войн обстановка на полуострове стала еще более взрывоопасной. Основная тенденция развития приобретала четко выраженный антиавстрийский характер, что было напрямую связано с внутренним положением Дунайской монархии. А последнее уже зависело от обстановки в этом регионе.

Находившаяся в составе Транслейтании, то есть венгерской половины империи, Хорватия тяготилась навязанным ей режимом управления и связывала свои надежды с Сербией. Уже после аннексии Боснии и Герцеговины в Хорватии начались волнения, в ответ на которые правительство провело многочисленные суды. 50 сербов и хорватов были обвинены в измене и заговоре с целью объединить Хорватию с Боснией, Герцеговиной и Сербией. 30 человек, осужденных на каторгу без каких-либо доказательств их вины, апеллировали к высшему уровню судебной инстанции, аннулировавшей приговоры по причине отсутствия достоверных свидетельств. В 1912 г. значительное количество хорватов и сербов, подданных Австро-Венгрии, отправились добровольцами в сербскую армию. Волонтеры приветствовали короля Петра на смотрах криками «Да здравствует наш король!»1. Демонстрации симпатий в адрес союзников со стороны славянских подданных Габсбургов были тогда многочисленными2.