Книга Демоны Антарктоса - Джереми Робинсон

Возвращение причинило Мерриллу боль, всколыхнув тяжелые воспоминания. Повсюду висели фотографии — его и Эйми, — ее одежда была аккуратно сложена на кровати. Казалось, здесь даже сохранился ее запах… Только через неделю Меррилл перестал плакать и приступил к работе.

Он с головой ушел в нее и сумел обнаружить три новых вида динозавров: двух мелких хищников и травоядного. Самой волнующей стала находка стены высотой в четыре фута, которую, по его представлениям, построили от десяти до двенадцати тысяч лет назад. Он знал, что над его открытиями будут смеяться на Большой земле, поэтому не стал о них сообщать. Динозавры никого не интересовали. С тех пор как в 1994 году останки динозавра — хищника, названного криолофозавром, — были найдены на седьмом континенте среди костей других животных, идея о том, что здесь в прошлые тысячелетия процветала жизнь, уже не вызывала сомнений.

Но тему, привлекшую внимание Меррилла, который сменил палеонтологию на антропологию, ученые обсуждали с исключительной страстью: существовала ли в Антарктиде цивилизация. Кто-то считал, что она развилась на самом южном из континентов до того, как он замерз. Большинство доказательств данной теории было весьма сомнительного толка, а ее сторонники по большей части являлись фанатиками гипотезы об Атлантиде и причиняли науке больше вреда, чем пользы. Но для Меррилла гладкая каменная кладка с почти незаметными соединениями служила верным признаком того, что здесь когда-то жили люди.

Однако он хотел знать больше. Наличие стены не могло быть бесспорным аргументом в научном споре. В конце концов, доктора могли обвинить в том, что он сам ее построил. А факты должны быть такими, чтобы к ним никто не смог придраться. Меррилл, словно одержимый, погрузился в работу, не обращая внимания на время суток и забывая о своем здоровье. Продовольствие ему доставляли на турбопропе «Дэш-7», который вылетал из Пунта-Аренаса, расположенного в самой южной точке Чили, пересекал весь континент и садился на станции Мак-Мёрдо[2]. Затем груз везли на вертолете до долины Меррилла и там бесцеремонно вышвыривали в дверь. По большей части все оставалось в целости и сохранности, несмотря на падение с большой высоты. Припасы появлялись раз в месяц, но неделями оставались нетронутыми, пока голодные рези в желудке и жалобное повизгивание Везувия не напоминали Мерриллу, что жизнь следует поддерживать.

Так продолжалось бы до самой его смерти, но Бог снова нарушил его планы. Когда вечером двадцать первого июля, ровно через год после своего возвращения в Антарктиду, Меррилл опустился на колени, чтобы помолиться, земля содрогнулась. Палатка завибрировала, оборудование стало громко дребезжать. Сперва доктор забеспокоился, что пострадает древняя стена, но толчки усилились, и он испугался не на шутку — как бы вся долина не оказалась погребенной подо льдом и камнями.

Земля тряслась столь сильно, что Меррилл не мог устоять даже на коленях. А от звука, похожего на сердитое ворчание, который раздавался из громкоговорителей, у него заболели уши. Он тут же надел наушники и куртку с капюшоном, затем накрыл голову подушкой, чтобы приглушить грохот. Лежа на полу в своей палатке, Меррилл крепко обнимал Везувия, зажимая руками его уши, — ведь у собаки, весящей сто двадцать фунтов, слух гораздо тоньше, чем у человека.

Они провели так всю ночь. Через несколько часов толчки и шум стали привычными. В конце концов оба настолько устали, что погрузились в глубокий сон. Но и во сне Меррилла преследовали мысли о том, что он согрешил и не покаялся. Прошлое не желало его отпускать.

ПОСЛЕДСТВИЯ

Глава 8

Несмотря на шок, испытанный во время стихийного бедствия, когда побережье Нью-Гемпшира сначала затопила вода, а затем сковали льды, Уитни быстро обрела способность к разумным действиям и первым делом проверила телефоны. Они не работали. Электричество тоже отключилось. Ей стало ясно, что она отрезана от остального мира. Впрочем, если бы на ее месте оказался кто-нибудь другой, его бы давно уже не было в живых.

Арктический холод начал просачиваться сквозь стены старинного дома, заставив Уитни спуститься в подвал. Если бы не большое количество электрооборудования и не дизельный генератор, который удалось подключить к отопительному котлу, девушка наверняка бы погибла. Повозиться пришлось изрядно. Лишь через несколько часов Уитни смогла подсоединить шланг так, чтобы он не тек. К счастью, котел был полон масла, а генератор находился в доме, причем отработанный газ выводился наружу, иначе она быстро задохнулась бы. С помощью генератора Уитни включила электрический обогреватель и поставила регулятор почти на минимум, решив экономить топливо: неизвестно, сколько времени она просидит здесь… Еды ей хватит на месяц; если постараться, то на три. Днем подвал освещало ослепительное солнце, проникавшее сквозь крохотное окошко, в пасмурную погоду — приглушенное сияние снегов, вечером девушка зажигала свечу, и мерцающее пламя было единственным, что скрашивало ее одиночество.

Она круглые сутки не снимала арктический костюм и вишневого цвета стеганую куртку на гусином пуху. Иногда, чувствуя себя нелепо, Уитни скидывала ее. Но ненадолго — непобедимый холод быстро давал о себе знать. Ночью она забиралась в спальный мешок — внутри он нагревался до сорока градусов по Цельсию. Тихое гудение генератора убаюкивало ее, и она много спала. Продукты ела холодными, прямо из банок. Что было хуже всего, так это стоявшее в углу зловонное ведро, которое превратилось в туалет.

Дни тянулись томительно. Уитни несколько раз перекладывала запасы, приборы, вещи, лишь бы не сидеть без дела. Она знала, что иначе займется самокопанием и это будет началом конца. Но однажды, когда она в десятый раз перебрала пять пар термоносок, ее мысли просочились сквозь старательно возведенные барьеры. Сперва воспоминания были приятными: о том, как она вместе с родителями ходила в Музей науки в Бостоне или на матчи «Ред сокс» в Фенвее, как исследовала американский Стонхендж в Салеме, в родном Нью-Гемпшире… Детские впечатления дарили радость и на некоторое время отвлекли ее от мрачной реальности.

А потом веселые мгновения улетучились… И она осталась наедине с недавним прошлым. Со своей болью. С тем, кто ее причинил.

Уитни не могла больше сопротивляться нахлынувшей тоске и, пытаясь отогнать мысли о самоубийстве, запела «О благодать», а потом повторила снова и снова. Это был любимый гимн ее отца.

— Где ты сейчас, папа? — спросила она вслух.

Ее положение становилось все тяжелее. Еда заканчивалась. Из ведра отвратительно пахло. Что ж, скоро иссякнет топливо для генератора, и тогда мерзкий запах станет самой меньшей из ее проблем. Если бы она догадалась прихватить с собой календарь и отмечать в нем прошедшие дни, то знала бы, что минул уже целый месяц.

На тридцать первый день одиночного заключения Уитни поняла, что больше не вынесет, и разрыдалась, как ребенок, спрятав лицо в складках спального мешка. Она плакала без конкретной причины, обо всем сразу, и слезы текли по ее щекам несколько часов кряду. А потом она уснула.