Книга Богатые девушки - Зильке Шойерман

Она усаживается весьма экстравагантно, так, чтобы сразу броситься в глаза, набравшись духу, она заставляет себя не задвигать свою табуретку слишком сильно в угол — чтобы Сёрен, войдя, сразу ее увидел. Парень с бритой головой, за которым она вошла в зал, уже сидит за стойкой и, по-видимому, отлично себя чувствует, к нему приникла всем телом девушка с длинными рыжими волосами, которую он облапил обеими руками вокруг живота, сразу под грудями, а обе головы — бритая и косматая — так широко улыбаются, что кажется, будто улыбка, переползая с одного лица на другое, связывает их тела, словно пояс.

Лиза делает знак толстой женщине за стойкой — глаза барменши густо обведены черной тушью, а губы выкрашены черной помадой. Женщина, кажется, не видит Лизу, хотя смотрит на нее в упор, только после того, как Лиза неловко окликает ее, алло, я могу сделать заказ, женщина подходит к ней и говорит, естественно. Все левое плечо барменши покрыто замысловатой татуировкой — смесью каких-то символов, букв и животных. Лиза не может удержаться и принимается во все глаза разглядывать этот диковинный узор, она смотрит до тех пор, пока женщина не теряет терпение и спрашивает: и что? Лиза заказывает сект, от которого жажда начинает мучить ее еще сильнее. Она пьет, а барменша отходит от стойки, и Лиза видит, что у нее широкая, как запертая дверь, спина.

Заведение постепенно начинает заполняться народом. Самые красивые девушки начинают танцевать, Лиза видит отблески света на их бронзовых руках и ногах, она непроизвольно смотрит на себя и с раздражением думает: отчего она не сходила в солярий? Но Сёрен, как уроженец Северной Германии, наверное, привык к белокожим женщинам, а привычка — это Лиза знает по себе — самый сильный магнит. Эта мысль приводит ее в хорошее настроение, она ни в коем случае не хочет портить предвкушение радости, и, кроме того, когда он по телефону настаивал на таком позднем часе встречи, разве не звучала в его голосе неодолимая настойчивость, но это значит, что ему позарез нужна подруга, нужна именно сейчас, и это было бы прекрасно, чудесно, потому что и ей позарез, до крайности нужен кто-то, с кем она могла бы проводить вечера, чтобы говорить с ним о событиях минувшего дня, и может быть, мне посчастливилось бы изобрести пару поводов и поверить в то, что все обязательно сбудется, если я выскажу это вслух.

Во время учебы, когда Лиза еще жила дома, она не могла пожаловаться на одиночество, хотя родители подчас раздражали и нервировали ее, но теперь, когда она вот уже семь недель живет в маленькой квартирке на Адлерфлихтплац, ей пришлось вплотную столкнуться с одиночеством и понять, наконец, что это такое. Правда, она все время повторяет, уговаривая себя, что в родительском доме тоже было не так уж и здорово. В пошивочное ателье матери Лизы частенько захаживали родители или тетки ее бывших одноклассников, которые все занимались какими-то крайне интересными вещами. Толстый Александр Беккер, например, стал инструктором по подводному плаванию в Таиланде и плещется сейчас в тех же водах, где снимали фильмы о Джеймсе Бонде. Фелицитас Даут, которая уже в двенадцать лет носила шестимесячную завивку, изучает конструирование мебели в Лондоне, Пит месяцами путешествует по пустыням, а Катарина вышла замуж за известного генетика. Из всех этих сведений Лиза могла сделать только один вывод: жизнь идет где-то в другом месте; переезд потребовал от нее немалого мужества, но в городе все могло измениться. Но перемены все не наступали и не наступали, и тогда она дала объявление. Это признак смелости, а мир покоряется смелым. Она снова ищет глазами Сёрена, но никто из посетителей даже отдаленно не похож на мужчину с фотографии, никто не отвечает на ищущий взгляд Лизы.

Я расплатилась за выпивку. Между прочим, я уже сменила два бара и нацелилась идти в следующий. На улице стало многолюднее, и мне нравится бродить здесь, так же как мне нравится, что я хожу здесь, в отличие от Лизы, без всякой определенной цели. Я научилась одеваться совершенно определенным образом, для вящей уверенности в себе красить губы в определенные цвета — красный, оранжевый или розовый, слушать музыку, в зависимости от моды, танцевать под эту музыку, танцевать, даже если в этот момент на танцевальной площадке пусто, танцевать, даже если на меня все смотрят — иногда я даже получаю от этого неизъяснимое удовольствие, — особенно когда мне удается без остатка раствориться в звучащем ритме. В эти моменты мое тело перестает принадлежать мне, подчиняясь лишь воле какого-то неизвестного бога. Я знала многих мужчин, и именно потому, что когда-то, очень давно, я была такой же романтичной, как Лиза, я бы пожелала ей потерять девственность по-другому, в такой вечер, когда она чувствует себя красавицей, в своей квартире, с человеком, который был бы с ней внимателен и нежен, который бы знал не только злачные места и мог бы ласкать и целовать ее до и после этого.

Но до сих пор в своей жизни Лиза была влюблена всего дважды, один раз до окончания школы и один раз после. И оба раза, от начала до конца, это была несчастная любовь. Я спрашивала ее о любовном опыте, и она рассказала мне обе эти печальные истории, случившиеся так давно, что она рассказывала о них подробно, как о ранах, которые давно зажили и затянулись. Все началось заново, с чистого листа. Из-за Ганзи, которого, собственно, звали Ганс-Гюнтер, она каждый день после школы ходила в спортивное объединение «Шварц-Вайс», на теннисный корт, где тренировался Ганзи, одетый в белые шорты и белые носки. Чтобы эти посещения не очень бросались ему в глаза, она попросила родителей купить ей абонемент на занятия теннисом, но мать в ответ обхватила ее руку своими толстыми сильными пальцами и дружески спросила, какими мускулами ее дочь собирается играть? Но дело, конечно, было не в мускулах, а в деньгах. Тогда Лизе пришла в голову замечательная идея, она распустила слух, что раньше тоже играла в теннис, но потом из-за какой-то таинственной травмы ей пришлось бросить игру. Она выучила правила и имена знаменитых игроков, но все было напрасно, как сказала сама Лиза, вся история зависла на одном месте, Ганзи вел себя как зверь, которого никак не удавалось выманить из логова, Лиза разговаривала не с Ганзи, а только с его матерью, которая частенько сиживала возле ограды корта с бокалом белого вина в руке. Единственным, кто обратил тогда на нее внимание, оказался кельнер теннисного бара, похожий на личинку, белесый и толстый Ральф Бузельфинк, большие уши которого упрямо торчали из головы, невзирая на ветер, как листья искусственного дерева. Но и Лиза заметила, что Ральф всегда был рядом во время спортивных праздников или турниров, в которых участвовала команда Ганзи. Поэтому в разговорах то и дело всплывало его имя, а это уже было лучше, чем ничего. Когда же он угрожающе сказал, что ему становится с ней скучно, она стала заниматься с ним сексом, и это заключалось в том, что она становилась перед ним на колени, а он вставлял ей в рот свой член и держал его там до тех пор, пока густая жижа не оказывалась во рту Лизы. Ральф хорошо питался белковыми смесями и витаминными препаратами — поэтому жижа противно отдавала скипидаром, и Лизе потом приходилось целый день каждые две минуты полоскать рот. Потом Ральф, как бы невзначай, сказал, что у Ганзи есть подруга и что после окончания школы они собираются вместе уехать в город, тогда она перестала с ним встречаться и вообще перестала ходить на теннисные корты. Она стерла место этого долгого паломничества со своей карты.