Книга Час абсента - Нина Вадченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это ресторан, временно замаскированный по сценарию под больничку, — с готовностью объяснил Гоша. — Инна, бери кактус, а то я его могу помять нечаянно.
— Засунь его себе…
— Наконец-то наша Инночка пришла в себя, — сообщила всем Василиса Илларионовна.
Инну похлопывали по плечу, рассказывали наперебой, как они волновались, потом выпили по рюмашке водки, и постепенно все начало устаканиваться. Инна уже посмеивалась над своими переживаниями и даже смогла оценить изюминку замысла.
И тут она увидела автора. Вот кто сыграл с ней кошмарную шутку. Вот чей дьявольский ум гулял по ее нервам и рвал на части ее человеческое «я». Она увидела Марину.
Марина заметила повышенное внимание Пономаренко к себе, приветливо улыбнулась и помахала рукой.
«Все машут ручками. Замахали!» — подумала Инна и отвернулась.
— Нет, надо объясниться, что она возомнила? Что я брошусь к ней на шею со словами благодарности? — тут же решила очень последовательная Пономаренко.
— Инна, что ты шепчешь? — спросила любопытная Василиса Илларионовна.
Инна вздрогнула.
— Да ты дрожишь вся. — Василиса Илларионовна схватила холодную руку Пономаренко и зажала ее в своих горячих ладонях. — Советую тебе написать обо всем, что ты прочувствовала, Инночка, прекрасный репортаж получится. Поделись с народом своими переживаниями.
— Сначала глаза выцарапаю кое-кому.
Марина подошла сама.
— Вы хотите со мной поговорить? Предвижу, разговор будет сложным.
— А вы хотели признательности и дифирамбов…
— Нет, справедливости. Я абсолютно уверена, что вы испытали жгучую радость, настоящий восторг, неподдельное счастье, когда обнаружили свое лицо в целости и сохранности. Только в детстве мы чувствуем так остро и ярко. Признайтесь, ради такого кое-чем можно и пожертвовать.
— А… — только и смогла протянуть Инна.
— А без страдания нет счастья. Чуть позднее вы испытали не менее сильное чувство. Психологи называют его «удовольствие бешенства». Вы рассвирепели, впали в бешенство. Но именно в этот миг испытали величайшее удовольствие. Ведь было? Вы не единственная. У вас произошло обновление сознания, буквально за несколько минут наросли новые нервные окончания. Я подарила вам несколько минут наслаждения, я добавила в ваше представление о себе и мире новые краски. Право, за это стоит выпить и поблагодарить меня.
Инна задумалась. А ведь эта стервочка права.
— Могли бы хоть намекнуть, что меня ждет.
— Вы бы потеряли половину, если не все впечатления. Да и, честно говоря, я не могла, потому как и сама не знала. Я разговаривала с вами, не подозревая, что истинный клиент не ваш редактор, а вы. Только после вашего ухода мне сообщили, что вы — главная фигура. Меня спросили только о приемлемом для вас варианте розыгрыша. Каюсь, это я выбрала для вас «Гуинплен».
— Розыгрыш «Гуинплен»? Отлично придумано. — Инна первый раз за вечер отстраненно и трезво подумала о том кошмаре, который ей довелось пережить.
— Поверьте, Инна Владимировна, мы еще будем с вами друзьями. — Марина приложилась своим бокалом к стоящей на столе рюмке Пономаренко и в одиночестве выпила.
— Никогда, Марина Сергеевна.
Инна отошла от стола и посмотрела на пьющих и жующих коллег. Как все мелко и скучно. Она не находила здесь людей равных себе по мироощущению.
— Инна Владимировна, разрешите, я отвезу вас домой, — услышала она.
Перед ней стоял незнакомый молодой человек.
— Кто вы?
— Исполнитель роли одного из докторов, — скромно ответил мужчина.
— То-то мне ваш голос знаком. И часто вы так развлекаетесь?
Мужчина засмеялся.
— Запрещенный прием, Инна Владимировна, — сказал он.
— Как вас зовут?
— Петя я, Петр Иванович.
— Ну, тогда поехали, Петр Иванович. Я ужасно устала.
* * *
Сегодня у Сергея Анатольевича праздник. Исполнилась его заветная мечта. Он стал обладателем уникального охотничьего ружья «James Purdey & Sons». Целый год ушел на переговоры, примерки, выбор материалов, гравировки, и вот теперь Сергей Анатольевич в десятый раз перечитывал документ, в котором сообщалось, что он занесен в почетный реестр владельцев и коллекционеров оружия от «James Purdey & Sons». К самому ружью счастливый владелец пока прикоснуться не решался. Двухстволка, два спусковых крючка, восемь патронов в магазине, 20-й калибр, единственная в мире гравировка на прикладе. Он сам ее утверждал. Все удовольствие — шестьдесят тысяч баксов.
— Да, с таким ружьем в лес не пойдешь, — с необыкновенной теплотой в голосе произнес Сергей Анатольевич.
— Зверь должен быть золотым, чтоб из такого ружья по нему стрелять, — согласился очевидец и непосредственный участник этого незаурядного события Иван Семенович, друг и заместитель. — Я-то гадал, чего ты в Англию зачастил, а оказывается, вот в чем причина.
— Ты знаешь, какая это колготня, Иван? Примерка за примеркой. Пока приклад подгоняли, с меня мерки снимали раз пять. А потом начали механизмы притирать друг к другу. Добалансировка, пристрелка, опять добалансировка. Но зато смотри, какая красавица лежит.
— Такое оружие по наследству передают. Так что, Серега, поторопись с наследником. Непонятно, чем вы с Танькой по ночам занимаетесь.
— Куда нам торопиться? А ружье пока на стену повешу.
— Ты Чехова читал?
— Ну. — Серега неопределенно хмыкнул.
— Значит, не читал. Так знай, Сережа, если на стене висит ружье, оно обязательно должно выстрелить. Так что ты его лучше в сейф убери.
— Типун тебе на язык. Красотищу такую в сейф пылиться не засуну. Позвони народу, приглашаю сегодня всех на смотрины, обмоем покупку, заодно и постреляем.
Сергей Анатольевич погладил гравировку и собирался еще что-то сказать, но опередила секретарша:
— Сергей Анатольевич, к вам посетители.
— Я занят. Запиши их на завтра.
— Они настаивают, — секретарша понизила голос до шепота, — они очень настаивают и говорят, что сами выбирают, к кому и когда приходить.
— Кто такие?
— Из органов, — секретарша зашептала еще испуганнее, — из ФСБ.
Сергей Анатольевич выругался. С сожалением захлопнул красный бархатный чехол и сказал:
— Пусть заходят.
— Я буду поблизости, Серега, если что, зови.
— Понятия не имею, зачем я им понадобился. Налоги плачу, с мафией не знаюсь, работаю чисто.
— Может, все-таки наследили?
Сергей Анатольевич вздохнул:
— Может, и наследили, кто не без греха.