Книга Человек и история. Книга третья. Начало трудовой деятельности - Владимир Фомичев

– А мама маленького кормит!

– А мы не только к маме, мы к вам ко всем пришли.

В этой семье от большого количества детей, скорее всего, и так тихо не бывало, но тут оживление значительно усилилось.

На шум из дальней комнаты вскоре вышла сама Мавлеева с грудным ребенком на руках. Увидев меня, она остановилась в дверях и спросила:

– С работы?

Я ответил утвердительно. Она, по-видимому, узнала меня.

– А про ваш участок говорят, что там не бывает этого… – она замялась, так как не хотела сказать то страшное слово, которое посетило её семью. Помолчав, она продолжила: – Семья имеется? – И на мой отрицательный ответ посоветовала: – И не надо заводить, а то вот как получается…

В это время к ней подошла трёхлетняя девочка с новой куклой, которая по росту была вровень с ней. Она поставила куклу, а потом отпустила. Кукла упала, издав плаксивый звук.

– Кукла плачет – прокомментировала девочка.

Она подняла и поставила куклу. Та снова издала какой-то звук. Но девочка поняла и объяснила: теперь кукла смеётся.

Из другой комнаты выехал огромный грузовик, который усердно тянул мальчик. Кузов грузовика доверху был нагружен игрушками, коробками с конфетами и печеньем, пакетами с фруктами. Мальчик, пофыркивая, подогнал грузовичок прямо к ногам мамы. Подтянулись и другие дети со своими шефами. Я очень коротко заметил, что нам очень понравилась эта семья и что мы будем приходить в гости очень часто, каждый день. Так что если от нас понадобится какая-нибудь помощь – мы всегда будем рядом.

Я достал из кармана конверты с деньгами и вручил их хозяйке дома. Попрощавшись, мы направились к выходу, но тут вдова, как бы передумав, напутственно сказала мне:

– Я неправду сказала: жениться надо, а то что же – если случится такое, а после себя ничего не останется…

* * *

Глава 8. А как это по-немецки?

Отношение к изучению немецкого языка, особенно после войны, да ещё на территории, которая была оккупирована немцами, было, мягко выражаясь, самое негативное. А как же иначе? Это был язык врага, фашистов. Учитель немецкого языка обязан был, боясь неистового патриотизма, доказывать, что это язык немецкого народа. И для пущей солидности приводил пример, что на немецком языке разговаривал сам Ленин. Конечно, это мало кого убеждало, но немецкий язык в школах преподавали. Как его преподавали, так и изучали. Когда ученик произносил по-немецки «дер раббе» (ворон), то получался какой-то скрежет. Учителя немецкого языка, сами плохо знавшие язык, не очень-то напрягали своих учеников. Примерно такая же методика преподавания иностранных языков практиковалась даже в высших учебных заведениях. Закрадывалось мнение, что такое отношение к изучению иностранных языков поддерживалось политикой народного образования. Этим как бы минимизировалась возможность слушать по радио «вражьи голоса» на их языках, а что передавалось на русском языке, то основательно глушилось.

Меня же, если ни с детства, то с юности, тянуло к философии. Классическая философия была создана в основном немцами. Когда я начинал знакомиться с трудами Гегеля, Канта, Фейербаха, мне приходилось затрачивать немало усилий на осознание терминологии. Появилась необходимость всё-таки изучить немецкий язык, чтобы знакомиться с трудами философов в подлиннике.

Может показаться странным, но такая возможность у меня появилась, когда я работал на шахте «Капитальная-2» и был загружен как непосредственно работой, так и общественной деятельностью со всевозможными поручениями, обязанностями. И вот как всё это происходило. Я поступил в заочный институт на отделение немецкого языка. Обучение было бесплатное, но вот все пособия – такие как словари, разговорники, уроки на грампластинках – я оплачивал наложенным платежом. Почтовые работники даже кривились на эту мою расточительность:

– Зачем же всё это получать из Москвы, когда здесь есть книжный магазин, есть грампластинки, а то и библиотека, где всё бесплатно?

Началось настоящее изучение немецкого языка. Я вскоре на слух выучил все уроки и мог с тем же акцентом свободно их повторять, понимая смысл и значение. Я даже предвкушал, что смогу свободно общаться на немецком языке с самими немцами. Но где взять немцев? Проблема решилась легко. На одной лаве моего участка работали немцы, причём самые настоящие!

Бригадиром этой бригады был Иван Карлович Бокк. Фамилия знаменита уже тем, что такую же фамилию носил один из немецких фельдмаршалов.

Обходя участок и посещая эту лаву, я как-то стеснялся начать разговор по-немецки. Была ещё одна лава, где в основном работали татары. Я быстро освоил их язык – конечно, на примитивном уровне. И кричал, и ругал татар по-татарски, отчего те были несказанно довольны. Ещё бы – «горный» говорит на их языке! Так или иначе, но я всё-таки решился заговорить с немцами по-немецки. А было это как раз после очередного праздника. Я спросил Ивана Карловича, не отказался бы он сейчас от пары бутылочек пива, чтобы опохмелиться.

Иван Карлович, помогая ставить стойку своим ребятам, улыбнулся и ответил тоже по-немецки, обыграв с чувством юмора два слова: «фляшен, шляфен». Он ответил, что вместо «фляшен» (бутылки) он лучше бы сейчас «шляфен» (поспал бы). Его ответ бригада поддержала дружным хохотом. Потом как-то в разговоре с Иваном Карловичем я посетовал, что у меня нет разговорной практики на немецком языке. На что тот ответил, что он-то меня понимает хорошо, а я его язык, точнее акцент, вряд ли пойму. Однако тут же успокоил меня, сказав, что его жена преподаёт немецкий язык, которым отлично владеет, причём его классическим берлинским акцентом. И что сын его Карл, который учится в шестом классе, также может стать моим собеседником.

В итоге Иван Карлович пригласил меня посещать его дом без всяких церемоний, на что я был ему весьма благодарен и признателен.

Итак, я стал готовиться к визиту к Боккам. Усилил изучение разговорного немецкого, тщательно репетировал подходящие к теме фразы, заимствуя произношение и акцент из уроков, записанных на грампластинках. Запоминал подходящие к случаю идиомы – короче, делал всё, чтобы не опозориться. А так как в гости с пустыми руками не ходят (а я всё-таки считал себя гостем), я посетил магазинчик для начальствующего состава, где приобрёл дефицит в виде коньяка, ликёра, сыра, копчёной колбасы и кофе в зёрнах, а также ещё кое-что, по мелочи. Такие продукты в обычных магазинах – как говорили, «на полках» – не предлагались торговлей для простых покупателей.

Учитывая немецкую пунктуальность, я вышел немножко пораньше, чтобы по пути скорректировать время и появиться у Бокков точно в назначенный час. Нельзя не отметить такое явление: население городка пыталось селиться, как бы сосредотачиваться, по этническому признаку. Народ из Малороссии – а его здесь было немало – переселяли во время войны из угледобывающих районов Украины на Северный Урал целыми шахтёрскими посёлками.

И вот картина, как они обживались здесь. Две стороны улицы вдруг расходились большими полукругами, затем снова сходились, образуя посередине площадь. Но если в европейских городах эти площади были вымощены и служили для больших сборищ в виде фестивалей, парадов, маскарадных шествий, то посередине этой площади находилась огромная глубокая лужа, к которой в летнее время из окружающих её домов, предвкушая удовольствие, с хрюканьем тянулись свиньи. Также гогоча, переваливаясь, радостно хлопая крыльями, шествовали гуси. Никто эту живность не охранял. Утром открывали двери, выпускали их, а перед заходом солнца они сами двигались к своим птичникам и свинарникам.