Книга Бабушка! - кричит Фридер - Гудрун Мебс

— Это уж слишком, — говорит она и сгоняет Фридера с колен. Потом снова вставляет вилку в розетку, и пылесос начинает жужжать.

— Ты нахал, — заявляет она, толкая пылесос по комнате.

— Что?! — кричит возмущенный Фридер, — А ты — болтушка, бабушка!

— Мой любимый гном, — смеется бабушка под шум пылесоса.

— Бабушка ловкая, как белочка, — восклицает Фридер и прыгает вокруг нее.

— Мальчик-поцелуйчик, — отвечает бабушка и, сделав изящный разворот, подкатывает пылесос прямо к ногам Фридера.

— Любимая бабулечка! — кричит он и отпрыгивает в сторону.

— Родной мой мальчик! — поет бабушка. — Мой котеночек!

Фридер улыбается и хватается за пылесос с другой стороны. Внук и бабушка вместе пылесосят пол. И вместе придумывают замечательнейшие слова любви:

«Бабушка-шоколадушка»… «Фридерчик — мой сладкий марципанчик»… «Бабулечка самая любимая»… «Фридер — утешение моего сердца»… «Бабуленька расчудесная»… «Фридер самый послушный»… и так до тех пор, пока пол не заблестел.

Фридер чувствует, что проголодался, и вместе с бабушкой марширует на кухню. Рука об руку. Чтобы пообедать.

— «Фридерчик — сладкий марципанчик» мне понравился больше всего, — говорит Фридер, усаживаясь за стол.

— А мне — «любимая бабулечка»! — говорит бабушка и садится рядом с Фридером.

Говорим по-иностранному

— Бабушка! — кричит Фридер и дергает бабушку за юбку. — Бабушка, а давай будем говорить по-иностранному. Прямо сейчас!

— Да отстань ты от меня ради бога, внук! — ворчит бабушка, чистя морковь. — Говорить по-иностранному! Еще чего не хватало! Я разговариваю так, как у меня язык присобачен, и точка.

— Присобачен — так не говорят, — возражает Фридер, хватает морковку, которую бабушка еще не успела почистить, и высоко подбрасывает ее.

— А я вот говорю, — отвечает бабушка, ловит морковку и начинает ее чистить. — А теперь давай, шагай из кухни, да пойди поиграй. И не приставай ко мне. Мне нужно готовить, ты меня понял?

Фридер вздыхает, кивает и выходит из кухни. Он идет в свою комнату. Когда бабушка готовит, тут уж ничего не поделаешь. К сожалению. Никогда и ни за что она не будет говорить с ним по-иностранному. А ему так хочется! Поговорить бы хоть разочек по-другому, не так, как всегда! Но только он совершенно не знает, как это — говорить по-иностранному.

Фридер садится на корточки и берет с кровати плюшевого мишку.

— Мишка, — спрашивает он, — ты можешь говорить не по-нашему?

И трясет мишку так и сяк. Тот рычит по-медвежьи. Он всегда так делает, если его потрясти.

— Это не по-иностранному, глупый ты! — ругает Фридер мишку. — Скажи еще что-нибудь.

И снова трясет его. Мишка опять рычит, на этот раз очень долго, но и только.

— От тебя никакого толку, — вздыхает Фридер и снова кладет мишку на кровать.

Фридер обводит взглядом свою комнату. Кто еще сможет поговорить с ним по-иностранному?

Юла! Если ее запустить, она будет издавать звуки.

Фридер берет юлу, ставит ее на пол и аккуратно заводит. Юла звенит, начинает вращаться, и слышится «Зурррр… зум-зум-зум-зум-зум» — такая у юлы музыка.

— Это я все уже знаю, — мрачно ворчит Фридер. — Это тоже не по-иностранному. А просто юла поет.

Фридер дожидается, пока юла остановится, и ногой пинает ее подальше. Под кровать. От юлы тоже никакого толку. Она умеет говорить только по-своему.

Никто не может сказать ему, как говорить по-иностранному! Совсем-совсем никто!

И музыкальная шкатулка тоже не может. Ее даже спрашивать не нужно. Фридер и так знает, что она скажет. Он тянет за маленький шнурок, и шкатулка начинает петь: «Братец Якоб, братец Якоб, спишь ли ты, спишь ли ты…». Это колыбельная песня, и поется она совсем не по-иностранному. Это любому младенцу ясно.

По-иностранному — значит так, чтобы было ничего не понятно. И это должно звучать красиво.

Фридер вздыхает. Как хочется сказать что-нибудь по-иностранному… Но в голову ничего не приходит. Ничего иностранного. Фридер чувствует только голод. Подошло время ужина. И уже давно.

Фридер распахивает дверь и кричит:

— Я голодный!

— Руммельдибумм! — раздается в ответ. Фридер прислушивается. Что это?

Но тут снова слышится:

— Руммельдибумм!

Фридер напряженно слушает. Это голос бабушки, он его всегда узнает. Только что это с ней такое?

— Бабушка? — зовет он испуганно, — бабушка, это ты?

— Кики! — слышится из кухни, и Фридер мчится туда. Может быть, бабушке плохо? Она так странно говорит… Она никогда еще так не говорила.

Бабушка стоит в кухне, стол накрыт для ужина. Всё как всегда.

— Что с тобой, ба? — спрашивает Фридер и испуганно смотрит на нее.

Бабушка ставит на стол миску, которую держала в руке, и говорит:

— Мампф-пампф!

Потом призывно похлопывает по стулу Фридера и говорит:

— Дадада!

И смотрит на Фридера. А Фридер смотрит на бабушку. Что с ней стряслось? Может, она сошла с ума?

— Дадада! — снова говорит бабушка, снова хлопает по стулу, а потом садится, кладет себе на тарелку хорошую порцию картофельного пюре и моркови и безмятежно принимается за еду.

— Мампф-пампф эббеле блууси! — говорит она и довольно гладит себя по животу.

И повернувшись к Фридеру, снова повторяет:

— Дадада! — и смотрит на его стул.

Фридер стоит, будто оцепенев. Такой он бабушку никогда еще не видел. Может, у нее чего-нибудь болит? Горло или еще что-то? Но на вид она совершенно здорова, она ест, она улыбается… и вдруг Фридер понимает. Бабушка говорит по-иностранному! С ним!

Одним прыжком он плюхается на свой стул, быстро накладывает себе пюре и ухмыляется бабушке:

— Мампф-дампф?

Бабушка усмехается в ответ, качает головой и говорит:

— Мампф-пампф! Маааампф-паааампф!

И Фридер повторяет:

— Мампф-пампф.

— Кики! — смеется бабушка и кивает.

Потом она говорит: «Блуууси!», и Фридер тоже говорит: «Блуууси» и начинает есть.

Он любит картофельное пюре. И морковку тоже.

— Кинкель-бринкель? — спрашивает он, показывая на морковь.

— Кики! — смеется бабушка.

— Блуууси, — смеется Фридер.