Книга Бродяга. Воскрешение - Заур Зугумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот таким был эта мразь в погонах, у которого его молодые коллеги, по моей просьбе, никак не могли выведать, куда же они меня везут. Дошло до того, что они пригрозили ему, что из Баку позвонят домой и пожалуются начальству на его отношение к подчиненным. Лишь только после такой угрозы, которая странным образом подействовала на это ничтожество, он наконец открыл им конечный пункт нашего маршрута. Как ни странно, а точнее будет сказать, по велению Всевышнего, это была Средняя Азия, республика Туркменистан, город Байрам-Али.
Почему именно Туркмения? Дело в том, что в стране в то время ЛТП наркоманов находились, в основном, в азиатских республиках, очевидно исходя из того, что Азия фактически являлась и является родиной всего кайфа. Лишь одна республика на Кавказе имела подобное учреждение, это была Грузия. Кстати, забегая немного вперед, скажу, что Лимпусу пришлось находиться в ЛТП именно в Грузии, в Тбилиси.
Когда я узнал о том, что меня везут в Среднюю Азию, сердце мое дрогнуло и тут же забилось барабанной дробью, хотя внешне я был спокоен и ничем не выдал своего волнения. Но лишь стоило мне прилечь и повернуться лицом к стенке, как прямо передо мной предстал образ моей молодой красавицы жены, которую я, несмотря ни на какие наговоры, все еще безумно любил.
Теперь мне придется вернуться немного назад, чтобы стали понятны мои чувства и переживания, которые преследовали меня в пути, до тех пор, пока судьба не свела меня с моей половиной и вспыхнувшая с новой силой любовь к ней не дала мне умереть от коварной и безнадежной чахотки.
Еще во время следствия, когда я был препровожден из бакинского централа Баилово в тюрьму Шуваляны, которая находилась на окраине Баку, как-то перед самым закрытием нашего дела на допрос ко мне пришел Алиев Рашид. Хотя, по сути, допросом нашу беседу назвать было трудно, это было применение приемов психологических атак на подследственного умным и образованным легавым.
Прекрасно изучив мое досье, копаясь в архивах МВД и опрашивая знакомых и соседей, он сделал заключение, что, во-первых, роднее и дороже матери с бабушкой у меня не было никого на свете, дети были не в счет, на то они и были еще малыми детьми; второе — я безумно любил свою жену. Больше в этом мире меня не могло удержать ничто.
Что же касалось моей принадлежности к определенному кругу людей в преступном мире, то правоохранительные органы Дагестана в общем и начальник отдела УГРО по убийствам и бандитизму в частности тогда еще и близко не знали, кто они, эти Воры в законе и их, как они называли таких, как я, «приспешники». Я был почти уверен, что с этой стороны мне ничего коварного, мусорского опасаться не стоит.
Так что, исходя из того, что ни матери, ни бабушки моей в живых уже не было, единственным человеком на свете, который мог бы повлиять на меня тем или иным образом, для Рашида Алиева оставалась моя жена Джамиля. И стоит заметить, что он был по-своему прав. Когда умерла моя мать и я был арестован, Джамили не было в Махачкале, она приехала туда немного позже. Зная наверняка, что теперь, в связи с моим арестом, ее не оставят в покое, вызывая в милицию на допросы и мороча голову, как это обычно бывает в таких случаях, она тихо и спокойно забрала младшую дочь Хадишку и тут же уехала назад в Самарканд. Я, разумеется, о переменах в ее жизни ничего не знал, находясь в абсолютной изоляции.
Алиев понял, что на этом этапе следствия его немного обошли, но не отчаивался, зная наверняка, что женщина всегда остается женщиной, а с ребенком женщина уязвима вдвойне. Но он, к счастью, еще не успел изучить женскую психологию, если вообще когда-нибудь пытался это сделать. В связи со сложившимися обстоятельствами он послал в Самарканд опергруппу во главе с одним дебилом по имени Расим в расчете на то, что они смогут добыть какую-либо информацию, которая хоть в чем-то изобличит меня как убийцу.
Я до сих пор не могу понять, как такой умный малый, каким был начальник отдела УГРО Дагестана по убийствам и бандитизму Рашид Алиев, мог поставить во главе столь ответственного дела такого человека, как Расим. Они, по всей вероятности, как и большинство мужчин на земле, думали, что женщины не умеют хранить тайны, и глубоко ошибались.
Если женщины любят, то будут молчать до могилы, даже вопреки здравому смыслу. В этом их слабость и великая сила. Позже в Самарканде я неожиданно наткнулся на фотографию, которую оставили мне эти тщеславные ослы из опергруппы Рашида и которая круто повернула в дальнейшем мою жизнь. Инициатором этого подарка был все тот же Расим — мент, который ненавидел меня.
Впоследствии в Первопрестольной я воспользовался его тупостью и тщеславием, которые свойственны таким не в меру ретивым работникам уголовного розыска, ну а пока я сидел напротив Рашида и слушал его россказни о раскрытии им замысловатых преступлений, но, когда речь зашла о моей жене, я весь подобрался и насторожился.
— Знаешь, Заур, — продолжал он, глядя на меня исподлобья и будто не замечая моего напряжения, — мне не хотелось тебя огорчать, потому что я и врагу бы не пожелал такой новости, которую должен сообщить сейчас тебе — человеку, который успел столько испытать и пережить. Дело в том, что недавно из Самарканда прибыла опергруппа, которую я посылал туда по вашему делу, и привезла для тебя две дурные новости. Первая — твоя жена дала моим людям кое-какие показания против тебя, а вторая — она вычеркнула тебя из своей жизни и вышла замуж. Я знаю, что ты мне не веришь, но могу поклясться тебе в этом могилой родной матери. Так что запираться тебе далее, думаю, нет больше смысла. Советую подумать о своих детях, ведь у тебя на этой земле, кроме них и больного отца, больше никого не осталось.
Приблизительно что-то подобное я и ожидал от него услышать и поэтому заранее приготовился к ответу. Но, откровенно говоря, ответ дался мне с трудом. Хоть этот легавый и был умен и знал свою работу, но все же меня он еще не знал в достаточной степени, раз предлагал мне сдать свои позиции. Не знал он, конечно, и того, с какими сыщиками-асами сталкивала меня судьба, через какие препоны я прошел за свои сорок лет, чтобы мог так вот сразу пойти на попятную.
Я давно понял, что ему нечасто доводилось сталкиваться с такими преступниками, как я, если доводилось вообще, но, честно говоря, такого разговора не ожидал.
— Ну что ж, Бог ей в помощь, я бы и сам посоветовал ей сделать это, если бы мы смогли увидеться, — ответил я, даже не задумываясь и без малейшей паузы. — А что касается препираний, то я уже устал вам всем отвечать одно и то же: нет, нет и нет! Да и нужны ли они вам сейчас, мои откровения?
Я продолжал свой монолог, входя в роль оскорбленного и униженного, и почувствовал, как ко мне понемногу возвращается почти утраченное спокойствие и уверенность в себе. Нет, скорее не в себе, а в любимом человеке.
— Судя по твоим же словам, Рашид, моя жена меня уже разоблачила и вам осталось только закрыть дело и передать его в суд?
Никогда не забуду его взгляд. Он как бы говорил мне: «Извини, но приходится прибегать и к таким грязным методам, ведь я на работе». И в то же время: «Как же найти к твоему сердцу и языку отмычку, чтобы выведать то, что мне нужно, и подвести тебя тем самым под расстрел?»
