Книга Великосветский свидетель - Ольга Ракитина

Квартира Прознанских располагалась в бельэтаже большого серого здания на Мойке неподалеку от Невского. По пути к дому Шидловский раскрыл Шумилову источник своей неожиданной осведомленности: оказалось, что накануне вечером его партнером по бриджу был барон Тизенгаузен, один из обер-прокуроров Сената. На протяжении ряда лет почтенный юрист занимался организацией политических судебных процессов, в силу чего прекрасно знал руководящий состав корпуса жандармов. Дмитрий Павлович Прознанский был хорошо ему знаком, о чем Тизенгаузен и уведомил Шидловского. «Об этом человеке мало кто знает, — многозначительно подытожил свой рассказ Шидловский, — полковник Прознанский занят агентурным обеспечением…» Воздетый в небо указательный палец помощника прокурора призван был подтвердить серьезность этого утверждения. О каком агентурном обеспечении говорил он в эту минуту, оставалось только догадываться.

Квартира Прознанских была просторна и удобна, в самую пору для большого семейства с несовершеннолетними чадами и прислугой. Кроме главы семейства, Дмитрия Павловича, в квартире проживали его жена, Софья Платоновна, и дети: Алексей, шестнадцати лет и Надежда, тихая двенадцатилетняя девочка, была и прислуга — кухарка, прачка, горничная.

До 18 апреля жил здесь еще один член семьи — Николай, Николенька, Николя, о недавней смерти которого напоминал черный флер на зеркалах. Своим человеком в доме была и гувернантка, француженка Мариэтта Жюжеван, пять лет воспитывавшая молодое поколение Прознанских.

Ох, и грустный же это был день! Скорбь царила в квартире, где только накануне похоронили любимого сына и брата. Горе витало в воздухе, оно было в заплаканных глазах, приглушенных голосах и в бесшумном скольжении прислуги по унылым комнатам.

Полковник, встретивший прокурорских работников на пороге, был чернее тучи, но по его поведению Шумилов моментально понял, что тот был оповещен о заключении химической экспертизы. В доме Прознанских уже находился знакомый Шумилову доктор Николаевский, и не оставалось никаких сомнений, что следователя здесь ждали.

Перво-наперво Шидловский представился полковнику, выразил ему свои соболезнования, после чего попросил собрать всех домашних и прислугу, дабы сделать объявление. Уже через минуту помощник прокурора стоял в обеденной зале перед шеренгой домочадцев и зычным, хорошо поставленным голосом чеканил:

— Примите наши соболезнования. С прискорбием должен сообщить, что как достоверно ныне установлено, Николай Дмитриевич Прознанский умер от отравления. По факту его смерти прокуратурой Санкт-Петербургского судебного округа возбуждено расследование, которое веду я — помощник прокурора Шидловский Вадим Данилович. Сообразно правилам ведения следствия все вы будете официально допрошены, когда это будет сочтено необходимым. Сейчас мы должны осмотреть дом. Это будет сделано в присутствии чинов полицейского ведомства, а также специально приглашенных понятых, поэтому прошу не удивляться появлению в доме посторонних лиц.

Пока Шидловский произносил в абсолютной тишине свой монолог, Алексей Иванович вглядывался в лица присутствующих. От него не укрылось, что реакция их была различной.

Мать погибшего Николая, несколько располневшая, но все еще красивая женщина с выражением безысходной скорби на лице, опустила глаза и отрешенно рассматривала узоры добротного паркетного пола. Шумилову показалось, что она словно бы и не удивилась появлению прокурорских чинов в доме; скорее всего, муж предупредил ее о предстоящих испытаниях. Полковник Прознанский был бледен и казался глубоко униженным. В самом деле, это он являлся прежде черным ангелом возмездия в дома террористов, осуществлял обыски, выемки и аресты, а теперь в его собственном доме будет проводиться то же самое! Такое еще надо стерпеть!

Но полковник полностью владел собой и ничем не выразил своих переживаний. Алексей и Наденька, брат и сестра покойного, были изумлены, в их лицах читалась оторопь. Гувернантка, мадемуазель Жюжеван, стояла с глазами, полными слез; не успел Шидловский закончить свою речь, как она поднесла платок к губам, и Шумилов увидел, как подбородок ее мелко-мелко задрожал. Француженка, видимо, об отравлении не знала и в эти минуты пережила шок. Служанки, три молодых простолюдинки, ширококостные и русоволосые, стояли точно соляные столбы, опустив глаза. Они, наверное, тоже были поражены услышанным, но, как и многие зависимые от работодателя люди, боялись своей реакцией вызвать раздражение хозяев; Шумилову подобная непроницаемость слуг была хорошо знакома. Доктор Николаевский был отстраненно-спокоен. Пока Шидловский говорил, он дважды переглянулся с Шумиловым.

Наступила пауза. Не давая ей затянуться, полковник произнес:

— Господа, квартира в вашем полном распоряжении. Все мы окажем вам всемерное содействие. Я провожу вас в комнату Николая, ведь вы захотите начать обыск оттуда?

Прознанский, не задумываясь, употребил слово «обыск», которого сам Шидловский, щадя чувства родных покойного, всячески избегал.

Слуги отправились на кухню, дети с гувернанткой — в музыкальную гостиную, а Шумилов пошел на лестницу звать полицейских, до поры не входивших в квартиру. Вместе с полицейскими за дверью стояли и понятые, старший домовой дворник и два его помощника — все трое здоровые мужики, кровь с молоком. Шумилов отметил их молодость: в дворники согласно полицейской инструкции набирали отслуживших солдат, как правило, это были мужчины лет пятидесяти и старше. Дворники же в доме Прознанского выглядели вдвое моложе. Но в ту минуту Шумилов не придал особого значения своему наблюдению.

Полковник об руку с женой и доктор с Вадимом Даниловичем тем временем прошли в дальнюю комнату, ту самую, где провел свои последние дни Николай Прознанский. Это была уютная, обставленная добротной мебелью и, в общем-то, обыкновенная комната студента. Два книжных шкафа, письменный стол, этажерка с экзотическими безделицами — камнями, раковинами, курительными трубками, портрет некоего импозантного мужчины с будто бы окаменевшим лицом, множество дагерротипов в рамках по стенам. У стены, противоположной окну, рядом с печным углом стояла заправленная металлическая односпальная кровать.

— Это комната Николая, здесь он находился во время болезни, здесь же мы его нашли в то утро… — голос Софьи Платоновны задрожал, она сделала судорожное движение и, поддержанная мужем, опустилась на стул.

На пороге появились понятые и околоточный. Они заглядывали через дверной проем, но внутрь не заходили, дабы не создавать лишней давки. Последовали привычные для этой процедуры вопросы: куда выходит окно, передвигалась ли кровать, курил ли покойный, какой табак, принимал ли Николай гостей в своей комнате? Шумилов, обойдя комнату по периметру, осмотрел окно, все еще закрытое на зиму, и присел к столу, собираясь приступить к составлению протокола осмотра и акта об изъятии личных бумаг покойного.

Его внимание привлек довольно большой, грамм на сто, конический пузырек темного стекла, аккуратно задвинутый за чернильный прибор на тумбочке у изголовья кровати и потому почти незаметный со стороны.

— Скажите, доктор, а что это такое? — Шумилов протянул Николаевскому находку. Врач аккуратно отвернул плотно притертую пробку и принюхался. Он не успел ответить, Софья Платоновна опередила доктора: