Книга Частное расследование - Фридрих Незнанский

— Какие поминки, Бог с вами! — удивилась Марина. — У нас не заведено.

— Простите, что не заведено — поминки?

— Ну да, вообще обряды. Жить надо проще. Обряды усложняют жизнь.

Они вышли за ворота кладбища.

Марина коротко простилась с остальными родственниками, пришедшими проводить покойных в последний путь.

Турецкий открыл дверцу своей машины, Рагдай радостно завилял хвостом при виде хозяина.

— Моя собака вам не помешает?

— О, Бога ради!

— А как ее зовут? — впервые открыла рот девочка по имени Настя.

— Ее? Это он. Рагдай.

— Вот такую, мам, купи мне! Глупую!

— Рагдай не глупый, что ты! — Турецкий заметно обиделся.

— Добрую! — сияя поправилась Настя, забираясь на заднее сиденье и обнимая Рагдая. — Добрую, я хотела сказать!

Машина тронулась.

— Вы есть хотите?

— Да, — коротко призналась Марина.

— Мы не завтракали, — сообщила Настя.

— Махнем-ка мы к «Бармалею», — решил Турецкий.

— Куда? — удивилась Марина.

— Так называется один хороший новый ресторан. Пообедаем, а заодно и поговорим. Не нарушая хода жизни — в вашем стиле, — он перехватил ее вспыхнувший взгляд и улыбнулся.

Небольшой уютный ресторан был почти пуст.

Турецкий, Марина и Настя уже закончили обед и приступили к десерту. Рагдай, как водится, ждал их в уютном ресторанном дворике.

— Мама, можно я собачке отнесу чего-нибудь покушать? — спросила Настя, доев пирожное.

— Можно, — разрешила Марина. — Только что ты ей отнесешь?

— Ну что-нибудь! — Настя обвела взглядом соседние столы, ломившиеся от снеди.

— На, отнеси ему мое пирожное, — предложил Турецкий. — Ему хоть сладкого нельзя, но он об этом знать не знает.

Обрадованная Настя схватила пирожное Турецкого и, завернув его в салфетку, стремительно исчезла.

— Ну вот, — сказала Марина, — как в русской сказке: накормили, напоили, теперь расспрашивайте. Что вас интересует?

— Неприятный вопрос: вы хоронили сестру и племянника, плотно закутанных в саваны. Это нечто религиозное?

— Отчасти — да, — кивнула Марина и пояснила: — В России спокон веку хоронить принято в саване, по христианскому обычаю. Последнее время, правда, пошел иной стиль — в пиджаке-галстуке.

Турецкий случайно заметил в зеркале мужчину в темных очках, одиноко сидящего в дальнем углу и пристально, как показалось Турецкому, наблюдающего за ними.

— А вашего отца хоронили как?

— Да точно так же — в саване. «Химбиофизика» на похороны тогда большие деньги выделила, так что саван, считайте, нам даром достался.

— Простите еще раз, совсем уж страшный вопрос — ведь ваш отец сгорел, почему вы его не кремировали, во-первых, и что вы, простите еще раз, заворачивали в саван, во-вторых?

— Ну, не кремировали почему — понятно. У нас в семье всегда все по старинке, как от веку пошло. А что там в саван завернули — тоже просто: все, что осталось, то и завернули. — Марина невесело усмехнулась. — Мать, помню, в тот день…

— От чего она, кстати, умерла, ваша мама? По документам — сердечная недостаточность. Но что-то я теперь сомневаюсь в этом.

— Правильно делаете. Она не смогла перенести разлуки с отцом и отравилась. Через три недели после него ушла. Следом. А у нас, вы знаете, в стране всегда велась активная борьба с самоубийствами, в силу чего в документах ей записали сердечную недостаточность. Оно и правильно отчасти: при отравлении дихлорэтаном. Вы тоже ведь, поди, напишете, что Оля с Колей умерли от старости, не так ли?

Турецкий видел в зеркале, что одинокий мужчина за его спиной, в дальнем углу, не сводил с их столика глаз, скрытых за темными очками.

— А как хоронили вашу мать? — спросил Турецкий, пропуская язвительное замечание Марины мимо ушей. — Наверно, тоже в саване?

— Конечно, — кивнула Марина. — Он чем-то не нравится вам?

— Наоборот. Очень нравится. Такая зацепка!

— Зацепка?

— Конечно. Сейчас объясню. К вашей сестре перед смертью являлся частенько покойный отец ваш. Как будто бы с того света.

Услышав это, Марина вздрогнула и даже отшатнулась слегка от Турецкого. Смертельная бледность покрыла ее лицо.

— Марина, что с вами?!

— Да ничего. Сегодня день такой — богатый впечатлениями. Держишься так — порою излишне приподнято даже, — чтоб не упасть. Вы извините. Продолжайте, я слушаю.

— Он убеждал ее покончить с собой и ребенка убить перед этим. Так вот. Когда упорно убеждают, психоз, гипноз… Тут можно убедить, поверьте.

— Я, как психолог, знаю это лучше вас.

— Так вот ведь саван: замотайся и говори от имени отца. Эффектно. Давит на психику. Безопасно.

— Понимаю.

— Ваша сестра, ее сын и Травин Юрий Афанасьевич знали чего-то немаловажное, что знать небезопасно. И их довольно чисто стерли. В общем-то случайно я к Травину успел быстрее их. А так расчет был точен — он повесился.

— Логично.

— Теперь. Вы знаете, подозреваете, кому и почему могло понадобиться избавиться от них? Подумайте, вспомните. Любой намек, любая оговорка, случайно брошенное слово? Все это может избавить нас от кропотливого тяжелого труда.

В это время к столику подбежала Настя.

— Мама, у меня уже кончилось пирожное. Рагдай его проглотил целиком.

— Я же говорил, он любит сладкое, — улыбнулся Турецкий и кивнул официанту.

— Слушаю вас.

— Пирожное, пожалуйста, — Турецкий посмотрел на девочку, стоящую почти за его спиной. — Четыре штуки. — Взгляд его проходил правее лица ребенка и фокусировался там, в дальнем углу. Одинокий мужчина в темных очках все так же неотступно смотрел в их сторону.

Официант учтиво поклонился и отошел.

— А ваш Рагдай смешно так прыгает козлом! А можно мне на нем верхом поездить?

— Тише! Тише!

— Еще там, мама, детская площадка, во дворике! Горка, кружилка там, потом волшебные ножницы. Только там нужно монетки такие платить.

— Ты можешь говорить, а не кричать? С тобою просто невозможно ходить в приличные места.

— Ну почему, Марина? — заступился Турецкий за Настю. — Здесь ресторан, не мавзолей, в конце концов.

Официант принес, улыбаясь, четыре пирожных на большой бумажной салфетке.

— Еще нам принесите денег, пожалуйста.

— Жетонов? — официант немедленно извлек из бокового кармана фирменную упаковку с игровыми жетонами.