Книга С корабля на бал - Марина Серова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подняла голову и с интересом взглянула на Василия. Его глаза горели.
— Вы считаете, что это мог сделать… кто-то из преподавателей гимназии? — медленно проговорила я. — Так?
— Совершенно верно! Такую гипотезу выдвинул Андрей Леонидович.
Я подумала, что такое предположение, можно сказать, рабочая версия, вполне согласуется с моими собственными словами в прокуратуре. Словами касательно того, что стрелять могли непосредственно со сцены. Конечно, сцену осматривали, но даже на старуху бывает проруха, равно как на самого опытного сыскаря — обидный прокол. И если предположить, что убийца — кто-то из преподавателей гимназии, то тогда становится более понятным, как был произведен этот роковой выстрел. Выстрел со сцены из-за спин мальчиков со шпагами в руках и читающей Шиллера девочки.
И все же, все же…
Все эти здравые размышления никак не отразились на моем лице, и сказала я совершенно другое: касательно того факта, что гипотеза выдвинута Суровым.
— С каких это пор Гром стал заниматься кропанием гипотез? — произнесла я.
— Кто?
— Гром. Старое кодовое имя… еще с тех пор, когда он и я работали в разведке.
— Не знал. Генерал предпочитает не афишировать свое прошлое.
— Еще бы…
— Хорошо, вернемся к нашим баранам, то бишь учителям. Коннов в Питере пошел по тому же пути. Перетряхивает преподавательский состав, подкапывается. Пока толку мало. По версии, в преподавательский штат мог быть внедрен новый человек. Но не будем по Питеру. Это дело Коннова. По Тарасову. В гимназии номер два около ста двадцати учителей. Заведение-то солидное, с большим штатом. Это мы еще из Москвы запрос оформили. Теперь, на месте, буду выяснять поподробнее. Дело в том, что вопросами приема на работу учителей занимается Свирский. То есть не он лично, а его люди. Он только контролирует…
— Вы знаете, — мягко прервала его я, — все то, что вы только что мне поведали, с равным успехом могло быть передано в любое отделение милиции. Или лучше — ФСБ. Там ребята серьезные, прослушивание и слежка — это по их части. По всей видимости, вы сотрудничаете в отделе недавно и не знаете, что…
Теперь уже он перебил меня. Спокойно, вежливо, но — перебил:
— Юлия Сергеевна, я еще раз повторяю вам, что я выполняю директивы Андрея Леонидовича, и ничего сверх того. И если вам угодно обвинять в некомпетентности меня, то вам стоит переадресовать свои нарекания и генералу Сурову.
Так. Кажется, я переборщила. Вот как воздействует особый социальный статус даже на самого серьезного и дисциплинированного специалиста.
— Да, и еще, — продолжал Василий, не давая мне вставить и слова. — Вам нужно устроиться на работу в гимназию номер два. Вот документы на имя Сладковой Елены Владимировны, выпускницы филологического факультета МГУ, но тем не менее местной уроженки. Некоторое время вы работали в Москве и теперь по семейным обстоятельствам вернулись в Тарасов. Вот самые наилучшие рекомендации от ваших московских работодателей. Теперь о задачах. Вы должны отследить механизмы приема на работу в этом учебном заведении и уточнить, какую именно роль играют во всем этом люди Свирского. Внешность, разумеется, следует изменить. Возможности современной косметики и визажистики таковы, что из черта можно сделать ангела. Это я не к тому, что вы представляете собой одну из названных персон, просто хочу сказать, что у вас, кажется, всегда хорошо получалось кардинально менять внешность без ущерба для общего обаяния. Читал ваше досье. Ладно, я отвлекся. После того как вы устроитесь… а в том, что вы устроитесь, я не сомневаюсь, как не сомневается и генерал Суров… после этого вам надлежит установить личные контакты с учителями. С упором на тех, кто пришел на эту работу относительно недавно. И еще — на тех, кто будет увольняться. Впрочем, не мне вас учить.
Я закрыла ноутбук и выпила кофе. Молчала. Потом невесело засмеялась и произнесла:
— Хорошо, Василий. Я вижу, что мы сработаемся.
Последнюю фразу я сказала без всякой иронии.
Адам Ефимович Свирский был солидным представительным мужчиной сорока лет, внешне довольно похожим на Гроссмана, несмотря на то что кровными родственниками они не были. Я встретилась с ним в особняке Гроссмана. Он сидел в огромной гостиной, в глубоком черном кожаном кресле, любимом кресле Бориса Евгеньевича, и мрачно курил сигарету, хотя в доме Гроссмана курить было не принято.
Но сейчас на табачный дым и на серый пепел прямо на зеркальной поверхности журнального столика никто не обращал внимания. В гостиной находились еще женщина в черном, с белым лицом и намертво стиснутыми, переплетенными пальцами рук, и — Катя с Сережей.
Последние двое сидели молча неподалеку от Свирского и его жены, сестры Бориса Евгеньевича — да, это была Алла Гроссман, сестра покойного банкира, — и пустыми глазами смотрели в стену. Сережа машинально вертел в пальцах… пистолет.
Кошмарное совпадение.
Это был игрушечный пистолет, сработанный под «беретту». От настоящего вот так, на глазок, его мог отличить только профессионал.
Дорогая игрушка.
Катя первая заметила меня. Поднялась с кресла и, переставляя ноги, как заведенная кукла, подошла.
— А папины похороны послезавтра, — сказала она. И я вздрогнула, потому что сказано это было вполне обычным Катиным голосом.
— Да, я знаю. Катя… Катя, мне нужно с тобой поговорить. Ты только не волнуйся. Хорошо? Не будешь волноваться?
— А что мне волноваться? — произнесла она. — Я ничего… я не волнуюсь. Идем, Юля… в мою комнату идем.
Мы остались с Катей наедине. В ее большой, уютной комнате. Она в самом деле держалась спокойно, хотя ее губы побелели от напряжения. Не хотела расплакаться у меня на глазах.
Я приобняла ее за плечи и спросила:
— Катя… а когда папа решил, что он пойдет на этот вечер? Ведь он, насколько я знаю, никогда не ходил на твои гимназические мероприятия, хотя ты часто просила его об этом, да?
— Д-да…
— Когда ты сказала ему, что будешь читать отрывок из Шиллера?
— Я сказала… за два дня до вечера. Он не хотел идти. Я тогда сказала, что вообще уйду из дома к дяде Адаму и тете Алле… они всегда ходят к Леньке в его лицей, когда он просит.
— Ленька — это кто? Твой двоюродный брат?
— Какой он мне… брат? Он противный! Мерзкий тип! Он Сереже гадости рассказывает про свою горничную… как он ее там лапает и вообще… я про него даже говорить не хочу.
— Значит, ты сказала отцу за два дня до вечера в гимназии. А когда он согласился пойти?
— Он… да вот… только утром того дня, когда его… когда его…
Утром того самого дня. Так. Интересно. Конечно, это жестоко — травить девчонке душу, но ведь на основе ее слов можно сделать много полезных выводов.