Книга Знахарь-2, или Профессор Вильчур - Тадеуш Доленга-Мостович

Пани Нина решила действовать. Прежде всего, следовало узнать, какой резонанс среди знакомых вызвали статьи из утренней прессы, и постараться как можно критичнее настроить разных влиятельных лиц к персоне Вильчура. Это было нетрудно в той атмосфере, какую создал случай. Каждый из собеседников пани Нины понимал, что она, как жена заместителя и самого близкого коллеги Вильчура, может располагать более точной и обширной информацией о ходе операции и причинах смерти Доната, чем пресса. И пани Нина оправдала их ожидания. У нее были широкие связи, и она умела говорить убедительно. В результате комментарии и сплетни вокруг трагического случая все нарастали, приобретая форму самых фантастических гипотез, домыслов и подозрений. Варшава была настолько пропитана этим событием, что оно не могло уйти также с газетных полос. Это не была кампания, направленная прямо против личности профессора Вильчура, хотя по существу была нацелена на его позицию в мировой медицине и на его известность хирурга.

Пани Нина не принадлежала к тем людям, которые неразборчивы в средствах борьбы. Не принадлежала она и к тем, кто останавливается, прежде чем сделать шаг, если этот шаг мог приблизить ее к цели. Спустя несколько дней как раз по этому поводу у нее с мужем произошел острый конфликт.

Профессор Добранецкий во время консилиума у одного из пациентов услышал от доктора Гриневича такое бессмысленное обвинение по адресу Вильчура, что из приличия вынужден был ему возразить. Упрек заключался в том, что якобы Вильчур в некоторых случаях вместо лечения пользуется знахарским "заговариванием". Добранецкий в какой-то момент даже подумал, что Гриневич просто провоцирует его.

— Чепуха это, пан коллега, — ответил он скривившись. — Как вы можете верить в подобные глупости?

— Моя сестра слышала это от вашей жены, — ответил доктор.

Добранецкий буркнул что-то о недоразумении, которое, должно быть, произошло, однако, вернувшись домой, стал отчитывать жену.

— Ты, действительно, не знаешь меры, у тебя отсутствует чувство здравого смысла. Ты же только компрометируешь меня таким образом. Нельзя убеждать людей в абсурде, которому ни один нормальный человек не поверит.

Пани Нина пожала плечами.

— Однако видишь, поверили.

— Или делают вид, что поверили, — подчеркнул он.

— Дорогой мой, будь уверен, если о ком-то говоришь плохо, тебе всегда верят.

— Однако я прошу тебя, Нина, останови свою кампанию. Вильчур прекрасно понимает, кому может понадобиться испортить его репутацию. В его поведении по отношению ко мне я заметил в последние дни больше сдержанности и холода. Если его выведут из равновесия, он может мне серьезно навредить.

— Каким образом?

— Очень простым, обвинив меня в проведении клеветнической кампании против него.

Она иронически улыбнулась.

— Обвинить перед кем?

— Это не имеет значения. В ученом совете, в Совете докторов и даже в прессе. Не забывай, что он все еще пользуется большим авторитетом. А одна операция со смертельным исходом… не может разрушить такой авторитет.

Профессор Добранецкий был прав. Смерть Доната не смогла сокрушить авторитет профессора Вильчура, однако серьезно поколебала его. Наиболее откровенно это прозвучало на собрании Совета во время выборов.

Положение Вильчура все еще оставалось настолько прочным, что Добранецкий счел само собой разумеющимся снять свою кандидатуру, а на место председателя выдвинуть кандидатуру Вильчура. Началось голосование, и Вильчур был избран. Если бы собрание проходило двумя неделями раньше, избрание было бы единогласным, сейчас же профессор прошел только незначительным большинством голосов при нескольких воздержавшихся.

Вильчур на собрании отсутствовал. Глубоко озабоченный своими проблемами, он просто забыл о нем. Получив сообщение о результатах, профессор написал короткое письмо в Совет, объясняя, что председателем быть не может по причине усталости, а также потому, что общественные посты должны занимать молодые люди. В действительности же его волновала лишь мысль о том, что, приняв выбор, он вынужден был бы встречаться с теми людьми, которые голосовали против него, которые поверили гнусной клевете и сплетням, носившимся по городу, находившим отражение в газетах и журналах.

Были у него и другие заботы. Как раз в один из последних дней недели к нему обратился представитель страхового общества, в котором был застрахован Донат на крупную сумму. Общество придерживалось мнения, что ответственность за смерть певца несет профессор Вильчур и он должен уплатить страховую квоту. Для Вильчура это означало разорение.

Несмотря на это, не задумываясь, он заявил, что готов возместить сумму полностью. Мог ли он согласиться на процесс, экспертизу, на вытаскивание на свет божий всех тех подозрений, которые скопились не только у него самого, но и у Люции Каньской, и у Кольского, наверное, и у других? Они должны были бы предстать перед судом и, наверное, кто-нибудь из них затронул бы эти вопросы, выступил бы с этими подозрениями, сама мысль о которых вызывала у Вильчура тревогу и отвращение. Нет, на это он согласиться не мог.

Таким образом, он лишился почти всего своего состояния. Клиника, вилла, дом на улице Пулавской — все это перешло в собственность страхового общества. Дирекция этого общества, продемонстрировав доброжелательность, оставила Вильчура во главе клиники и назначила ему довольно высокое жалованье, а также оставила пожизненное право занимать виллу. Дело было решено спокойно и без широкой огласки, что для Вильчура было важнее всего. С виду ничего не изменилось. О том, что Вильчур перестал быть в клинике всевластным хозяином и был в зависимости от председателя страхового общества Тухвица, никто не знал.

Собственно, сам Вильчур тоже не чувствовал этой перемены. Он давно уже не придавал большого значения деньгам. В прежние годы, когда была еще с ним его жена, блаженной памяти Беата, он мог работать по многу часов в сутки, верил, что с помощью роскошных автомобилей, дорогих мехов и драгоценностей может доставить ей радость, подарить счастье. И вот однажды она оставила все это, оставила и ушла, забрав маленькую Мариолу. С ее уходом развеялись его иллюзии. Все прежние усилия, тяжелая и упорная борьба за улучшение быта показались ему смешным недоразумением, бессмысленным трудом, трагической ошибкой.

А потом пришли годы… совершенно иные годы… Кто знает, не следует ли их благословить, годы, проведенные на дорогах скитаний, годы, проведенные среди добрых людей, когда работа с топором в руке или тяжелым мешком на спине была работой ради простого куска хлеба… Потеря памяти… Да. На протяжении многих лет не знал, кто он, откуда, не знал свою фамилию, имя. А не была ли для него потеря памяти тогда благодеянием? Не должен ли он благословить Бога за то, что он лишил его возможности помнить прошлое, осознать смертельную рану в безумно любящем сердце, полученную из-за женщины, безгранично любимой женщины…

Из прошлого осталась у него только Мариола… Осталась ли?..

За три года, после того как она вышла замуж, он видел ее только один раз и не обижался за это ни на нее, ни на Лешека. Что ж, у каждого своя жизнь. Птенцы покидают свои гнезда, вьют свои и уже никогда не возвращаются в старые. Дочь с мужем поселились в Америке и, хотя пишут часто, в их письмах все больше ощущается расстояние многих тысяч километров и иные, чужие условия жизни, которые отделяют их от него.