Книга Дафна - Жюстин Пикарди

Он проделал обратный путь сквозь горы книг, крепостными валами высившихся вокруг письменного стола — большого бюро из красного дерева, занимавшего доминирующее положение в кабинете, — и перечитал пришедшее нынешним утром письмо, на которое он пытался написать ответ. Оно лежало среди обычных счетов и рекламы. Более неожиданного письма трудно было себе представить — от известной романистки Дафны Дюморье. Симингтон никогда не читал ее книг, хотя смутно помнил, что смотрел одну из ее пьес в Лидсе после войны. Беатрис убедила его, что они должны сходить в театр, — она была поклонницей Дюморье. А как звали главную героиню? Симингтон с силой прижал большие пальцы к вискам, словно мог выдавить ответ из своей головы, а потом торжествующе улыбнулся: Гертруда Лоуренс, вот как ее звали, а пьеса называлась «Сентябрьский прилив». Он не мог вспомнить ни подробностей сюжета, ни других произведений Дюморье, кроме одного, знаменитого, по которому был снят фильм, — «Ребекка», хотя у Беатрис был где-то в доме стеллаж с книгами, незначительными, как он полагал, любовными романчиками, гораздо более подходящими для чтения его жене, чем ему самому. Но, несмотря на это, письмо польстило его самолюбию: Дюморье была знаменита и занимала весьма высокое положение в обществе, в чем Симингтон убедился, найдя несколько упоминаний о ней и ее семье в своем замусоленном экземпляре справочника «Кто есть кто». Он испытал некоторое удовольствие, обнаружив, что Дафна — дочь сэра Джеральда Дюморье[6], который играл Капитана Крюка и мистера Дарлинга в первой постановке «Питера Пэна» Дж. М. Барри[7], и внучка Джорджа Дюморье, автора «Трильби»[8]— романа, который очень нравился Симингтону много лет назад, в пору его юности. Все эти факты почему-то соединились в его сознании в необычайно притягательный образ крылатого существа, некой красивой бабочки, вроде тех, что он коллекционировал в детстве — ловил сачком и усыплял эфиром, прежде чем приколоть в одном из многочисленных деревянных ящиков, которые он все еще хранил на чердаке пыльным штабелем.

Симингтон воображал также, что Дафна Дюморье, должно быть, очень богата. Он смутно припоминал некую статью в одном из журналов, обширную коллекцию которых держал в коробках. Эту заметку он отложил для Беатрис. Там описывались отшельническая жизнь Дафны в уединенном особняке в Корнуолле, на берегу моря — месте действия «Ребекки», которую Беатрис особенно любила, и замужество писательницы: она вышла за прославленного военного, получившего после войны рыцарский титул и впоследствии назначенного на высокий пост в Букингемском дворце. Симингтон расположил все эти сведения в голове в определенном порядке, — проработав не один год библиотекарем, он во всем старался быть аккуратным, — но они не придали ему уверенности: Дафна Дюморье не вставала на отведенное ей место. Он предпочел бы не связывать себя обязательствами перед этой женщиной: почему это она решила, что он станет тратить на нее свое время, — ему надо продолжать собственное исследование, удовлетворить собственные литературные амбиции! И все же он не мог подавить страстное желание узнать побольше о ее неожиданном интересе к Брэнуэллу Бронте и, возможно, продать ей несколько своих рукописей. Хотя, наверно, нет… Он протянул руку и коснулся ломких страниц, извлеченных им из папки нынешним утром. Почему он должен доверять ей самое ценное из того, чем владеет? А что если она будет дурно, пренебрежительно обращаться с его сокровищами? Возможно, отнесется к ним так же безответственно, как все остальные, кто домогался его рукописей и от кого их следует держать подальше.

Симингтон бросил взгляд на папку со счетами для оплаты хозяйственных расходов, лежащую слева от пресс-папье. Счета были аккуратно помечены и размещены маленькими стопками, каждый следующий добавлялся к предыдущему, но денег не прибавлялось: дом буквально съедал их, как, впрочем, и Беатрис, — на что она тратит все деньги? Он зажмурился и вздохнул, а когда открыл глаза, комната на миг поплыла перед ним, прежде чем обрести устойчивость в пыльной полутьме. Ничего не поделаешь: придется отдать часть своих бумаг этой Дафне Дюморье, но сейчас, во всяком случае, немного.

Симингтон вновь взял авторучку и занес ее над цифрой четыре, которую предложил в качестве оплаты за две книги. Он уже потратил несколько минут, чтобы установить эту цену, не желая выглядеть скупым и алчным: Симингтон не мог допустить повторения предыдущих сделок, доставивших ему много неприятностей, так что он даже вспоминать о них не желал, но дарить ей книги он тоже не хотел. Конечно, у него были и другие экземпляры: из пятидесяти оригинальных копий каждого издания только пятнадцать он предназначал вскоре после их выхода на продажу букинистической фирме, оставляя себе другую часть тиража. Но он огорчался, даже если одна из книг Брэнуэлла уходила из дома, вместо того чтобы надежно храниться под его неустанным попечением.

Еще одна капля чернил упала на страницу, Симингтон промокнул ее и задумался. Он не хотел заканчивать письмо, были еще соображения, которыми он желал поделиться с Дафной; она, как видно, на удивление много знала и обращалась к нему в письме с доставлявшей ему удовольствие почтительностью — давно уже никто не согревал его подобным уважением. Но он знал, что должен тщательно выбирать слова: ему нельзя говорить ей слишком много — на все своя цена. Он гадал, много ли она уже разузнала о его соредакторе в «Шекспир-хед»: знает ли она о скандалах, сопровождавших Уайза? Конечно, миссис Уир проявила благоразумие, все тогда было замято и спрятано под ковер, но, даже несмотря на это, шепотки и слухи не прекращались все эти годы. А что если до нее дошла молва о проделках мистера Уайза как фальсификатора первых изданий и подписей авторов, похитителя рукописей? Хотя Уайз и умер двадцать лет назад, Симингтон чувствовал необходимость провести некую грань между собой и своим бывшим коллегой, не желая, чтобы его продолжала пятнать связь с ним.

Он вычистил кончик пера и написал: «Я сомневаюсь, что кто-нибудь в настоящее время мог бы разгадать тайну рукописей семьи Бронте. Я много лет пытался сделать это…» Симингтон заколебался, раздумывая, стоит ли добавить: «…и потерпел неудачу», но решил не добавлять. «Я уверен, вы понимаете: это весьма деликатное обстоятельство, — продолжал он, — но совершенно очевидно, что если кто-то ставил на рукописях Брэнуэлла поддельную подпись Шарлотты или Эмили, он ясно осознавал, что подпись одной из сестер Бронте принесет ему гораздо больше денег, чем подпись их брата, замалчиваемого, как это ни прискорбно, во влиятельных литературных кругах уже более ста лет. К счастью, мне удалось сохранить в моей личной коллекции несколько рукописных оригиналов Брэнуэлла, которые никто уже не сможет подделать. И должен вас заверить: они могут служить доказательством высочайшего уровня его произведений». Здесь Симингтон остановился и вычеркнул эти последние фразы. Они звучали так, словно он писал рекомендацию Брэнуэллу, жалкому железнодорожному служащему. Нет, так дело не пойдет, это совсем никуда не годится. Он скомкал вторую страницу письма, решив закончить послание своим предыдущим замечанием, что никто не сможет разрешить загадку рукописей Бронте. Так перед Дафной откроются более волнующие перспективы: она, возможно, воспримет это как завуалированный вызов и втянется в переписку. Симингтон поставил свою подпись одним росчерком пера, подчеркнул ее и вновь промокнул страницу. Потом отложил перо и начал выстукивать ногтями по зубам известный только ему код. «Это новое начало, — думал он. — И очень хорошее начало».