Книга Форпост - Григорий Солонец

Из Ростова в Минск несколько лет назад приезжал к Виктору бывший взводный Сергей Окунев. В своем Северо-Кавказском военном округе он дослужился до полковника, воевал в Чечне. Получил там орден Мужества в дополнение к Красной Звезде за Афган. Много такого рассказывал, о чем в газетах не пишут. Сходили они на остров Слез в Минске, помянули павших ребят. Перед третьим скорбным тостом «за тех, кто уже никогда не будет с нами» вспомнили погибшего смертью героя сержанта Котлякова, подорвавшего себя и окруживших его «духов» последней гранатой. Виктор, хоть и объявил мораторий на спиртное, все же заставил себя выпить поминальную рюмку водки. О рядовом Константине Виноградове, мужественно заслонившем собой старшего лейтенанта Окунева и спасшем офицера от гибели, получился отдельный разговор.

…Это случилось под Джелалабадом. Колесников тогда только получил капитана. Его рота вместе с полковыми разведчиками таки дожала явно просчитавшихся «духов». Большая их часть, спасая свои шкуры, бросила братьев по мусульманской вере. Они, конечно, замолят перед Аллахом сей смертный грех, списав вынужденные потери соплеменников на коварных и беспощадных русских. Но та слишком отдалившаяся на свою беду от основных сил передовая группа моджахедов оказалась в приготовленной и плотно захлопнувшейся ловушке, из которой был только один выход — на небеса, в вечность. Понимая это, «духи» ожесточенно, до последнего патрона сопротивлялись. И все же оставшийся в живых бородатый главарь и двое его ближайших помощников попаданию в желанный рай предпочли позорный плен, видимо, надеясь на спасение. Моджахедам связали руки и вели к бронегруппе, дожидавшейся внизу. По переносной радиостанции Колесников доложил в полк о щедром «улове», который, правда, предстояло честно разделить с разведчиками. Солдаты уже вслух прикидывали, кого и чем наградят за удачную операцию, когда неизвестно откуда прогремел выстрел, в клочья разорвавший установившуюся было тишину. По инерции все изготовились к бою, но его не последовало. И только после этого Колесников и подчиненные увидели, как на руках у старшего лейтенанта Окунева беспомощно повис рядовой Виноградов. С пробитого у сердца солдатского «хэбэ» струилась кровь. «Духа», целившегося в офицера, в последний момент увидел шедший рядом Костя Виноградов. Парню хватило мгновения, чтобы сделать шаг вперед навстречу пуле, не ему предназначавшейся. Это был его последний, главный шаг в такой на удивление короткой жизни.

Вернувшись в Союз, Окунев первым делом разыскал на Ставрополье мать погибшего вместо него солдата и попросил у нее прощение за то, что не смог сберечь ее сына. Женщина, убитая горем, ничего не ответила. Та, первая, встреча для обоих получилась тяжелой и очень печальной. Но через год, в день гибели Кости, он снова приехал с подарками и гостинцами к его маме. И пообещал это делать и впредь. Заодно помог поправить покосившийся забор. С тех пор с Надеждой Ивановной у них установились почти родственные отношения. И Сергею намного легче стало на душе, будто простили ему тяжкий грех.

Со временем даже слова, казалось бы, правильные, на сто лет выверенные, теряют прежний высокий статус и смысл, мельчают, что ли, девальвируются как доллар или другая денежная единица. Конечно, происходит это не само по себе или по чьему-то указанию, а под влиянием самих людей и новых условий, в которых они живут. Говорят, у каждого поколения свои герои и кумиры, нравственные ценности. Если это действительно так, то надо смириться с мыслью, что интернационализм нынче просто не в моде. Слово, которое объясняло смысл их пребывания в чужой стране, которое благословляло на подвиг и на видном месте присутствовало почти в каждом наградном листе, стало архаизмом, оно состарилось вместе с его носителями. Излишне заидеологизированное советской пропагандой, замусоленное от частого и не всегда уместного употребления, это понятие с глубоким патриотическим смыслом как-то незаметно с годами поблекло, обесценилось, превратилось в иронично-насмешливое, почти пренебрежительное. «Воину-интернационалисту — слава!» — сообщали на дари и русском языках миллионными тиражами газеты, журналы, брошюры, буклеты, плакаты, стенды, грамоты. «Воину-интернационалисту от благодарного афганского народа» — называлась специально изготовленная, наверное, самая массовая медаль: есть такая и у Колесникова. А ведь и впрямь впечаталось в сознание золотым типографским тиснением одно из главных слов советской эпохи. Многие наши офицеры, прапорщики и солдаты свято верили в свою интернациональную миссию, были ей верны в боевой обстановке.

…На этот небольшой кишлак, даже не обозначенный на карте, они вышли случайно. Их путь пролегал дальше, в глубь ущелья, куда выдвигалась рота Колесникова с приданным разведвзводом и отделением саперов. И если бы не черный дым, столбом поднявшийся над одним из глинобитных домов, они бы прошли мимо. Всей ротой втягиваться в кишлак было неразумно и рискованно, поэтому Виктор выслал вперед разведгруппу во главе со старшим лейтенантом Окуневым. Из его доклада стало ясно: по неизвестной причине загорелся дом, из которого доносится детский плач. Не дожидаясь приказа, сержант Костомару и еще двое бойцов, выбив дверь, проникли внутрь. Через считаные секунды они вынесли из огня двух на смерть перепуганных малолетних мальчишек и едва дышавшую, находившуюся без сознания, девочку. Но больше всего удивило поведение местных жителей. Они подбежали к горящему дому и вместо того, чтобы с помощью подручных средств тушить его, как памятники, застыли на месте, опасаясь, то ли «шурави», то ли губительного огня. И лишь решительный жест Окунева заставил дехкан действовать.

Тем временем рядовой Дмитрий Кравцов, нештатный санинструктор роты, склонился над афганской девочкой. Побудь она в угарном дыму еще минуту, и вернуть ее к жизни уже не удалось бы. Чумазых, с обгоревшими бровями и ресницами мальчишек, не отошедших от страха, била нервная дрожь. Кажется, они, балуясь со спичками, в отсутствие родителей и устроили пожар. Но пусть уже сами тут разбираются со своим детским садом. Так неожиданно нашим бойцам пришлось на время переквалифицироваться в спасателей. Чего только не бывает на войне.

Где-то с месяц назад полковые саперы по просьбе крестьян разминировали пшеничное поле. Они засеяли его сообща, всем аулом, а когда пришли собрать урожай, то прогремел взрыв, покалечивший молодого дехканина. Поначалу люди хотели забыть об этом поле, ставшем по злой воле душман черным, смертоносным, но жалко было затраченного труда, обработанной земли, худо-бедно, но кормившей многие семьи. Аллах, которому молились, слишком далеко, а «шурави» рядом, поэтому и решили на сходе обратиться за помощью к ним. По большому счету, наши могли и не рисковать жизнями: такие локальные задачи находились в компетенции местных органов власти, подразделений афганской армии. Но на Востоке не принято отказывать в помощи нуждающимся в ней.

…Как же звали того истерзанного афганца-бедолагу, оставленного своими соотечественниками, братьями по мусульманской вере на мучительную верную смерть под нещадно палящим солнцем? Ах, да, Амани! Это имя, единственное, что он смог из последних сил произнести и потерял сознание. Вместо лица — кровавое месиво, на перебитых, плетнем повисших вдоль худого туловища руках многочисленные ножевые раны, гематомы и ссадины на ногах. Нетрудно догадаться, какие нечеловеческие пытки пришлось вынести этому уже немолодому мужчине. Привязанный веревкой к дереву, которое, возможно, подростком сам у дома и посадил, он был обречен на смерть. Колесников приказал солдатам бережно освободить несчастного от пут, отнести в тень, дать воды, оказать медицинскую помощь. Что дальше с ним делать, Виктор не знал. Оставить одного, беспомощного здесь — значит приговорить к смерти. Взять Амани с собой в таком состоянии тоже нельзя. Решили пока осмотреть дом. Он был пуст и разграблен. И только пройдясь по двору, увидели лежащие в винограднике окровавленные трупы — женщины и старика. Скорее всего, это были жена и отец Амани. Рядом на земле валялась записка на дари. Таджик Рахмонов ее быстро перевел на русский: «Так будет с каждым, кто сотрудничает с „шурави“». Теперь картина разыгравшейся здесь трагедии немного прояснилась. Душманы устроили показательную казнь, со средневековой жестокостью расправившись со своими соотечественниками, не пощадив даже женщину и старика. В чем выражалось их сотрудничество с нашими войсками, наверное, даже Аллаху неизвестно. Похоже, что обычное восточное гостеприимство погубило этих простых людей. Амани застонал, и Колесников направился к нему. «Единственный выход — вызвать санитарный вертолет», — мелькнула мысль.