Книга Форпост - Григорий Солонец

— Как относятся офицеры к майору Жукову? Не кажется ли вам, что он груб и чванлив не в меру? Может, пришло время ставить вопрос о его соответствии занимаемой должности? — как бы между прочим поинтересовался Бодаковский.

«Вопрос не по теме и не по адресу», — отметил про себя Колесников, а вслух же сказал:

— Я не могу говорить за всех. Да, комбат частенько бывает излишне резок, что его не красит. Но это, видимо, такой у человека характер, стиль поведения. А насколько он соответствует должности не мне, ротному, судить.

— Я понимаю вашу деликатность, Виктор Иванович — назвав офицера по имени-отчеству, майор Бодаковский тем самым подчеркнул доверительность беседы. — Но партия, объявив перестройку, требует высокой принципиальности, кристальной честности от рядовых коммунистов. Мы сегодня не вправе закрывать глаза на пьянство, которому объявлена настоящая война, бюрократизм и показуху, хамство руководителей. Всему этому надо давать решительный и беспощадный бой! — Эти правильные слова он произнес нарочито громко, будто выступал с трибуны перед большой аудиторией. Он чем-то напомнил Виктору однажды увиденного на охоте токующего глухаря: находясь в плену природного инстинкта, красавец-самец ничего не слышал и не замечал вокруг.

Человеку, который самовлюблен в свои пламенные речи и считает естественным собирать сплетни о других, у которого, наконец, бегают глазки, — нельзя верить, будь это хоть сам министр обороны. Поэтому Колесников больше отмалчивался, делая вид, что внимательно слушает замначпо. А тот не унимался, стал намекать, что откровение ротному зачтется, ведь представление офицера на вышестоящую должность или к государственной награде мимо политотдела никак не пройдет. Проще говоря, ему в слегка завуалированной форме предлагалось «сдать» комбата, над которым, похоже, сгустились тучи, коль перед этим и отдел кадров дивизии уточнял некоторые данные из его личного дела. Да только зря старался Колобок: как бы плохо старший лейтенант Колесников не думал о майоре Жукове, имевшем немало недостатков, все же вслух, за глаза озвучивать свое мнение в качестве компромата не собирался. Низко это, недостойно офицерской чести и равносильно предательству — подталкивать падающего в спину. Так и сказал Бодаковскому. Его скользкие глазки от удивления остановились и чуть на лоб не полезли. Он явно не готов был услышать такое откровение. Но, вмиг взяв себя в руки, холодно, с некоторым даже пренебрежением бросил, медленно поднимаясь со стула:

— У вас, товарищ старший лейтенант, ложные представления о чести и достоинстве. Вам нужно поскорее перестраиваться в духе нового времени. Или вы против перестройки? — И он вонзил свой подозрительный взгляд в вытянувшегося по струнке Колесникова, словно пытаясь прочитать его самые сокровенные мысли.

Странный вопрос. Как можно быть против самого себя, ведь объявленный Генеральным секретарем ЦК КПСС Горбачевым курс на кардинальные перемены в жизни страны и общества должен привести к существенному повышению благосостояния и уровня жизни простых людей, всего народа. Правда, отсюда, из Афганистана, трудно судить о реальных переменах к лучшему в городах и селах необъятного СССР, но если верить программе «Время», масштаб преобразований увеличивается с каждым днем от Бреста до Курил. Правда, видимо, не все идет гладко, коль на телевидении появился специальный ежедневный выпуск «Прожектор перестройки», смело и хлестко критикующий старые, отжившие формы и методы хозяйствования на земле, в промышленности, других сферах. Докатилась перестроечная волна и до армии. Да только такие вот хамелеоны, как майор Бодаковский, ее же и дискредитируют бурной имитацией служебной деятельности, показушной борьбой за дисциплину и порядок. Не в политотделе ли кроется источник бумаготворчества и бюрократии, когда уже от ротных требуют наряду с обычной отчетностью о личном составе, технике, вооружении докладывать пофамильно, кто из офицеров, прапорщиков, сержантов и солдат перестроился, а кто плетется в хвосте. Интересно, как, по какой методике это определить и что означает в условиях войны перестроиться? Чаще, чем обычно, рисковать жизнью, действовать в горах без потерь (что возможно лишь в теории) или в пункте постоянной дислокации надо эффектнее щелкать каблуками перед начальством? Колесников душой принял перестройку, поверил в нее. Только как бы из-за таких вот говорунов, как Бодаковский, весь пар не ушел в гудок, а поезд вместо обещанного ускорения не остался стоять на рельсах. Ведь любую, самую здравую идею можно до неузнаваемости извратить, попросту заболтать, так ничего и не сделав для ее воплощения в жизнь.

Бодаковский покинул расположение батальона по-английски, даже не поставив в известность командира, как того требовал служебный этикет. Под мышкой, как драгоценный трофей, он унес темную тетрадку с конспектом бесед с офицерами и прапорщиками. Это были рабочие записи политработника — личные наблюдения, впечатления и оценки, которые при случае легко трансформировались в компрометирующее человека «досье».

Майора Жукова временно, пока шло следствие, командир полка от должности отстранил. А позже пришел приказ о переводе офицера в распоряжение управления кадров Туркестанского военного округа. Больше о нем ничего не слышали. Вот как бывает непредсказуема командирская стезя, на которой оступиться и упасть можно на каждом шагу. Парадокс, но если бы не этот дикий случай, приведший к гибели ротного, Жуков убыл бы на повышение начальником штаба полка в Кабул: готовился уже проект приказа. А может, оно и к лучшему, что война как своего рода фильтр не пропускает наверх откровенных хамов в погонах и циничных карьеристов? Эх, если бы этот фильтр всегда так исправно срабатывал…

Как ни странно, но именно здесь, в колонии, Колесников остро ощутил, что ему не хватает… Афганистана. Точнее, той незримо обволакивавшей тело и душу особой атмосферы, где на правах вечных странников витали легкая, нечаянная радость и тихая, щемящая грусть, где всего было впрок — неприятностей и удач, бесшабашной удали молодости и разумного, просчитанного риска, верной мужской дружбы и чистой, романтической любви к женщине. И все это каким-то непостижимым образом уживалось с ощущением ритмичного пульса войны, с ее неизбежными спутниками: потом, грязью, кровью, опасностью и, кажется, навсегда въевшимся в одежду, кожу запахом пороха. Страшно, неимоверно тяжело было не столько воевать, сколько терять настоящих друзей, которые еще вчера в бою были твоим третьим плечом, частицей твоей плоти, а сегодня в штабной сводке сухо именовались «грузом 200»… Пули, осколки, их убившие, до боли невидимо впились и в твое тело, душу, оставив незаживающие рубцы от ран. Но, несмотря на горечь потерь, на все ужасы и потрясения, физические и психологические сверхнагрузки, изматывающую жару, Колесникова вновь, как магнитом, тянуло на ту, давно закончившуюся войну. Если бы только возможно было, он написал бы десять прошений-рапортов с просьбой отправить его для искупления вины в Афганистан. У кого повернется язык утверждать, что это ограничение свободы менее строгое, чем уже вынесенное по приговору?

Кто рядом с ним сейчас? Какая-то проворовавшаяся, пропившая лицо, человеческое достоинство и совесть случайная шпана, все эти Лысые, Леньки-валютчики и прочие деградирующие личности, которым даже под принуждением закона в порядке трудового исправления нельзя ничего доверить: ни трактор отремонтировать, ни поле засеять. Их и близко нельзя сравнить, поставить в один строй с надежными, как сталь, парнями его роты. Жаль, судьба разбросала их по всему свету. В Интернете как-то Виктор случайно наткнулся на знакомую и довольно редкую фамилию Шримф. Неужели это тот неунывающий гранатометчик Коля Шримф, для которого, кажется, не существовало непораженных целей, а его физической выносливости в горах хватало на двоих? Кликнул «мышкой» по ссылке и попал на его персональную страничку. Когда в выложенной фотоподборке увидел пару отцифрованных афганских снимков, на одном, общем, узнал и себя, сомнения вмиг отпали, а сердечко от волнения застучало еще быстрее. Послал электронное письмо и в тот же день получил ответ из США. Коля написал, что в середине 1990-х окончательно с семьей перебрался туда из России, занимается бизнесом. Живет неплохо, приглашал в гости. Хорошо было бы повидаться, да только через весь океан, в другое полушарие Земли лететь нужно: очень далекое и дорогое путешествие. От Шримфа узнал про некоторых ребят. Пулеметчик Слава Чернушенко, оказывается, на своей ридной Украине стал замминистра сельского хозяйства, а неунывающий молдованин сержант Валера Костомару — крутым виноделом. Увы, уже нет на земле лучшего снайпера батальона Пашки Звягинцева. Выжив в Афгане, погиб при странных обстоятельствах в Питере: то ли в какой-то бандитской разборке, то ли защищаясь от обкуренных отморозков.