Книга Метро 2033. Путевые знаки - Владимир Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я согласен, — небрежно ответил я.
Нам действительно дали оружие. Два новеньких автомата в заводской смазке, но почему-то без номеров. Нет, номера не были спилены, их просто не было. Их никто не наносил на сталь перед воронением. И это меня сразу насторожило. То есть настораживало, в общем, всё, но такое оружие означало, что Математик не случайный авантюрист, а человек какой-то структуры.
Начальство было вооружено особо. Математик огромным автоматическим пистолетом, а у Мирзо оказалось сразу два ствола, автомат и снайперская винтовка.
Мирзо, как я понял, был чем-то вроде адъютанта при Математике. Адъютанта и одновременно телохранителя.
На следующий день я принялся разбирать автомат, аккуратно заменяя смазку. Мирзо сидел рядом и чистил свой автомат.
— А ты убивал когда-нибудь? — спросил он вдруг.
— Нет, — с чистым сердцем ответил я.
Он посмотрел на меня с недоверием, как на человека, который вдруг признался, что у него нет ног.
Это все глупости. Я повидал много людей, рассказывавших о своих кровавых подвигах так, будто они замостили трупами весь перегон от «Пушкинской» до «Баррикадной». Один из таких прибился как-то к нашим свинарям. Я не верил его бестолковым рассказам и думал, что он просто набивает себе цену.
Когда наш медиум сказал, что он не врет, я продолжал сомневаться, ведь если несколько лет подряд повторять одни и те же байки, то и сам в них поверишь. Ты будешь болтать о прошлых подвигах как попугай, а через год-другой никакой медиум не отличит придуманную жизнь от прожитой.
Но потом пришли люди из-за кольца и рассказали, что все правда. Стрелял и убивал руки по локоть в крови и всё такое. Я очень удивился, так он был похож на безответственного глупого болтуна. Его давно поставили резать свиней, да только «своим» его никто не признал, свинари им брезговали. Да и ничего путного в нем не было. Бестолковый мужик. Да и забойщик никакой.
Я тщательно смазал оружие, вытер руки и подумал, что никто, кроме людей, у меня никогда не вызывал ненависти. Я любил подземное зверьё, может быть, потому, что не видел настоящих мутантов. Нет, мутантов я боялся, но это были детские страхи. Так боишься злого Бабая, когда мать пугает тебя им, чтобы вы с мальчишками не выбегали со двора, или так дети боятся темноты. Я даже любил ручную крысу одной девушки с соседней станции. Крыса эта умела выходить из темноты на стук. Была она слегка мутировавшая, но мутация пошла ей на пользу. В том смысле, что в разум. Ничего кровожадного в этой крысе не было, хотя в швейном цехе на «Динамо» утверждали, что именно она отгрызла какой-то сплетнице палец. Ничего утверждать не могу, хотя сплетниц там всегда хватало. Я подозреваю, что портняжно-швейный народ, дай им волю, пообъел бы друг другу не только пальцы, а головы.
Так вот, эта крыса была чрезвычайно умной и, как мне казалось, могла понимать человеческую речь. Я её опасался, этой мудрой крысы, хотя, может быть, дело было именно в том, что мне нравилась её хозяйка. А поссоришься с такой вот «домашней питомицей», так и хозяйка к тебе не подобреет. Совсем не подобреет.
Но эта крыса, казалось, откуда-то знала, что я отказался охотиться на её сородичей, и была ко мне благосклонна. Одним словом, самыми опасными существами мне всегда казались люди. «На кладбище и в лесу самый страшный зверь — человек», как бы вторил мне всегда начальник станции «Сокол», когда пограничные дозоры жаловались ему на невиданных монстров. Но вот только лесов, не считая отстойников, заросших какой-то не требующей света мочалой, мы не видели уже лет двадцать, а кладбищ видали ещё меньше. Под землёй места для кладбищ не было. Засунут тебя в биореактор или сожрут тебя свиньи, и совершится естественный круговорот белков. Говорят, что когда-то людей пытались кремировать и хоронить пепел, но как-то с годами население метрополитена стало куда более циничным.
Так мы собирались в дорогу.
Несколько раз мы, не расставаясь, сходили за всеми ящиками, которые привезли наши хозяева, на «Динамо» и заперли их в подсобке за складом амуниции. Где находится мифический самолёт, нам пока не говорили.
Если нарушитель продолжает приближаться к посту или к запретной границе, часовой производит предупредительный выстрел вверх. При невыполнении нарушителем и этого требования и попытке его проникнуть на пост (пересечь запретную границу) или обращении в бегство после такой попытки часовой применяет по нему оружие.
Устав гарнизонной и караульной службы
Несмотря на всю секретность, все прознали, что мы собираемся на поверхность. Математик ужасно надулся, Владимир Павлович был невозмутим, а я еле сдерживал радость. Причём умом я понимал, что это какой-то не доигравший в свои игрушки мальчик скачет и веселится во мне и что мое второе «я», взрослый и упитанный мужик, смотрит на этого мальчика снисходительно, тоже втайне радуясь, потому что, наконец, в жизни взрослого человека случится хоть какое-то событие.
От места нашего обитания до искомого бокового отвилка нужно было пройти метров двести. Но все наши знакомые как бы случайно столпились на краю платформы.
Пришла даже баба Тома, посмотрела на нас и смахнула слезу. Она посмотрела снова, отвела глаза и сказала скорбно:
— До свидания, мальчики. Постарайтесь вернуться назад.
Мы шли по тоннелю, и, улучив момент, я спросил Владимира Павловича, почему он согласился отправиться в дорогу. Он спокойно посмотрел мне в лицо:
— Так выбора-то не было. И жить хочется.
— В каком смысле? — не понял я.
— Так если бы мы не согласились, нас того.
И он едва слышно присвистнул.
— Да ну. С чего это ты взял?
— Видишь ли, наш новый начальник сразу открыл все козыри. То есть он ни о какой внешней или внутренней секретности не беспокоился. Он знал, что ничто вовне не выплывет, а за его подручным Мирзо я внимательно наблюдал: когда мы согласились, его как бы попустило. Он и ствол с коленей убрал. Хотя я думаю, нас бы убрали по-тихому. Ты видел, как Мирзо за нами смотрит? Им ведь важно, чтобы мы сами не сбежали, и видно, что чуть что, чуть мы не нужны, так нас уберут, как камешек с рельса, одним щелчком.
— Да, втянул я тебя в дело.
— Не тревожься. Я и сам хотел: засиделся тут. Интерес к жизни потерял. А наверху ещё посмотрим, чья возьмёт.
— Так вдруг нас всё равно прибьют?
— Ах, друг мой, Сашенька! Помнишь, мы ругались с тобой но поводу войн в Центральном метрополитене и что я тебе говорил?
— Ты много чего говорил.
— А говорил я тебе: они знали, за что умирали. А ты не знаешь, зачем живёшь. Так и здесь, незачем здесь жить овощем. Метро это колыбель нового человечества. Но не вечно ему жить в колыбели. Это уж ты точно должен знать из своих книжек.
