Книга Книга без переплета - Инна Гарина

И возроптал Михаил Анатольевич. Почему это одним людям достается бурный темперамент и яркая, живая жизнь, а ему, Овечкину, выпало на долю этакое оцепенение? Кто и зачем сотворил его таким — никаким? Неужели Господь Бог? Ну, и зачем Ему такой Овечкин? Который сам себе противен? Который сам себе не нужен?

Занятый этими почти бунтарскими и горькими мыслями, он не сразу заметил, что идет что-то слишком долго, а выхода из сада все не видать и не видать. Только когда сад, напротив, сделался совсем уж глухим и запущенным, остановился Михаил Анатольевич и огляделся. И увидел, что дорожка у него под ногами — не дорожка вовсе, а тропка, и никаких ворот поблизости в помине нет. Решив, что по рассеянности незаметно сошел с главной аллеи, Михаил Анатольевич недолго думая повернулся и зашагал обратно.

Тут в глаза ему бросилось, что небеса странно потемнели. Но он не придал этому особого значения и забеспокоился только тогда, когда тропинка, по которой он шел, окончательно пропала в траве, а впереди стеною поднялись какие-то непролазные заросли. Притом сумерки сгущались прямо на глазах.

Михаил Анатольевич снова остановился и тревожно огляделся по сторонам. И ему сделалось очень не по себе. Никогда не подозревал он, что в Таврическом саду есть такие глухие уголки. Прямо-таки лес. И нигде ни огонька. Гроза, что ли, надвигается, что так темно?

Он поднял голову к небу и заморгал глазами. В небесах было черным-черно, и в бархатной глубине их россыпью сверкали крупные, низкие, как на юге, звезды. Что за чертовщина? Ведь белые же ночи, июнь месяц! А луна куда подевалась? Он опустил взгляд на грешную землю и остолбенел окончательно.

В темноте уже и леса… то есть сада, не было видно, только ветерок слегка шелестел листвою. Овечкин, затаив дыхание, прислушался и ничего, кроме этого шелеста и стука собственного сердца, не услышал. Да что же это такое? Не так уж велик Таврический сад, чтобы не было слышно шума проезжающих мимо машин, и не так уж густ, чтобы не разглядеть хотя бы даже из самой его середины каких-нибудь городских огней!

— У-гу, — раздалось вдруг в темноте, довольно-таки поблизости, и Михаил Анатольевич подпрыгнул от неожиданности. Филин?!

— У-гу…

«Ну вот, — подумал он нервно, — наверное, я уже упал куда-нибудь под кустик и сплю. А каких еще снов, кроме кошмаров, можно ожидать после сегодняшнего? Если это, конечно, не козни домового…»

От этой последней мысли он судорожно затоптался на месте. Бежать? так ни зги не видно. Звать на помощь? Кого? И напряженно щурясь, всмотрелся Михаил Анатольевич еще раз в непроглядную тьму, окружавшую его со всех сторон.

Вдали, за деревьями, мелькнул огонек. Вроде бы. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Овечкин испытал несказанное облегчение и ринулся на свет, не разбирая дороги.

…Не знал, не знал он, что в Таврическом саду встречаются такие заросли. Под ногами его с треском ломались сухие сучья, кусты вцеплялись в одежду, а в лицо то и дело лезли косматые колючие еловые лапы, осыпая его каким-то сором и залепляя глаза паутиной. Но огонек приближался. И когда Михаил Анатольевич подобрался достаточно близко, чтобы разглядеть наконец, что это за огонек, он снова ощутил головокружение и легкую дурноту и остановился.

То был костер. Довольно большой, в половину человеческого роста. Горел он весело, звонко постреливал искрами и освещал, как и положено костру, вполне приличное пространство вокруг себя. Но что это было за пространство?!

Сомнений не оставалось никаких — Михаил Анатольевич находился в глухом лесу. Костер был разведен на маленькой укромной поляне, окруженной вековыми елями. И — никого рядом.

Впрочем, нет. Михаил Анатольевич крепко зажмурился, надеясь отогнать наваждение, и вновь нерешительно открыл глаза.

Возле костра сидел некто. Чем дольше Овечкин всматривался в него, тем больше различал деталей, словно бы на глазах у него проявлялась фотография, — высокие болотные сапоги, брезентовый плащ с откинутым на спину капюшоном, копна темных спутанных волос, ружье за плечами… Только лица никак не мог разглядеть Михаил Анатольевич, как будто его скрывала тень, хотя сидел человек лицом к костру.

И негромко разговаривал с кем-то. До слуха Овечкина донесся его глуховатый голос, и вслед за тем — раскатистый смех, которому вторил серебряный колокольчик. Михаил Анатольевич на мгновение снова крепко зажмурился, потому что из костра вдруг высунулось нечто, похожее на огненный язык, метнувшийся в сторону, и у этого нечто была пара огненных рук и точеная, изящная ящеричья голова, украшенная глазами, горевшими, как драгоценные камни, и ярче пламени. Это-то существо и издавало звуки, напоминавшие звон колокольчика. Оно встряхнуло сложенными вместе руками и выронило что-то, покатившееся по земле огненными светляками.

Человек в брезентовом плаще нагнул кудлатую голову и негромко произнес несколько слов. После чего ящерица подхватила с земли то, что выронила, откинулась обратно в огонь и заплясала в нем, почти неотличимая от пламени. А человек вдруг повернул свое сокрытое вечной тенью лицо в ту сторону, где оцепенело безмолвствовал среди вековых елей Михаил Анатольевич.

— Выходи, путник, — сказал он, слегка повысив голос. — Если ты пришел с миром, то и мы не причиним тебе зла.

Овечкин не сразу понял, что это обращаются к нему. А поняв, на негнущихся ногах покорно вышел на поляну и остановился в нескольких шагах от костра, обреченно глядя на того, кто его позвал.

— Не бойся, — продолжал тот, — садись. Ты голоден, устал, хочешь пить?

Он протянул Михаилу Анатольевичу пустую ладонь, и тот уже почти без удивления увидел, как на ладони этой из ничего возникает фляга, обычная алюминиевая охотничья фляга в кожаной обмотке.

— Глотни-ка, — предложил человек без лица, и Михаил Анатольевич подчинился.

На вкус это был коньяк. Овечкин поперхнулся на первом же глотке, вернул флягу хозяину и, кашляя и вытирая рот рукою, опустился на землю у огня. Голова у него кружилась. Страшный сон продолжался. Но Михаил Анатольевич уже понял, что никуда ему не деться из цепких лап сумасшествия, и измученный рассудок его окончательно отринул возможность найти происходящему хоть какое-то объяснение. Оставалось принимать все как есть. Как должное.

— Спасибо, — смиренно сказал Овечкин. — Мне уже лучше.

Охотник — или кто он там был — кивнул, закрутил крышку фляги, и та растаяла у него в руках.

Из костра на Михаила Анатольевича безмолвно взирала огненная ящерица, поднимаясь и опускаясь вместе с пламенем, словно качаясь на волнах. Овечкин робко улыбнулся ей, и рот ящерицы немедленно растянулся в каком-то подобии улыбки.

— Что за беда загнала тебя, человек, в самое сердце Муромских лесов в такое глухое время? — спросил охотник. Тихий голос его прозвучал участливо, но Михаил Анатольевич вздрогнул. Муромских лесов?

— Не знаю, — растерянно ответил он, моргая глазами. — Я не знаю, как я сюда попал. А вы… кто вы такие?