Книга Стальной лев. За Родину! За Троцкого! - Иван Евграшин

Вот этот абзац:

«Он был освобожден 20 октября (2 ноября) 1905 года.

В тот же день я неожиданно встретила его. Вопреки законам конспирации, запрещающим здороваться на улице, он еще издали поклонился мне и остановился. Мы пожали друг другу руки. Юзеф сиял. Он смеялся и шутил, радовался, что на свободе, что из тюремных стен его вырвала революция, что можно снова отдать всего себя без остатка партийной работе. Он уже куда-то торопился. Поговорив с минуту, мы разошлись. Тюрьма оставила свой след на лице Юзефа, но глаза его горели».

– И что такого? – удивился я. – Ну, горят глаза у человека. Так горящие глаза легко увидеть у любого после суда. Такое состояние зэка называют «гон». От этого и пошло слово – «гонишь» и «гнать». Ты и сам все это прекрасно знаешь, Леша. Глаза блестят, человек лихорадочно энергичен. Второй вариант блеска глаз – человека выпустили. Первую неделю и глаза горят, человек не ходит – летает. Все это нервное. В этом примере посмеялись, потом разошлись, и что?

– В данном случае это только один из примеров. Сопоставь с другими, и будет уже клиническая картина. Ваня, ты же нормальный человек? – Леха пристально посмотрел на меня и ответил за меня сам: – Нормальный. Теперь представь, что это у Дзержинского был третий отсиженный срок. Он только что вырвался из тюрьмы. Ему каторга грозила. Срочно «сдуваться» надо. Все другие пишут, да и жена в том числе, только немного ниже в тексте, что он был очень строгим конспиратором. Налицо – состояние эйфории, причем человек явно расторможен настолько, что неадекватен ситуации и своему положению. Добавь еще горящие глаза, и все становится на свои места. Теперь посмотри клиническую картину употребления кокаина, и все встанет на свои места.

Леха набрал в поисковике искомое и открыл статью, посвященную кокаину.

– Смотри и сравнивай. Все на месте.

– Я все равно не уверен. Это же его жена пишет.

– Все верно. Только поженились они через пять лет, а на тот момент были просто знакомы и не близко. Это свидетельство современницы, на основании которого можно составить клиническую картину. Это единственный путь, который нам доступен для доказательства.

Остальные нюансы, такие как доступность, дешевизна, распространенность кокаина или то, что в 1917–1920 годах в России было громадное количество наркоманов, в том числе и детей, и невероятное количество наркотиков, – косвенные. Как и слухи о том, что после революции чекисты реквизировали весь кокаин и спирт в аптеках Питера. Рецепт «балтийского коктейля» или «чая», как его еще называют, приписывают именно Феликсу Эдмундовичу. Если учесть, что в конце жизни у него не было никаких признаков кровотечения из носа или некроза носовой перегородки, иначе об этом обязательно упомянули бы, получается, что сидел Феликс Эдмундович на «балтийском коктейле», который и другие чекисты уважали очень. Сильнейший стимулятор, но при этом спирт вызывает приятную расслабленность. Вот тебе и плавные движения в сочетании с потрясающей работоспособностью.

– Леха. Это все, конечно, круто, но тебе зачем это надо?

– А я за историческую справедливость. Все кругом понаделали себе «светлых образов» и продают их кто как может. Пора от них избавляться. Иначе ничего путного не будет еще лет сто.

– Дзержинского-то ты зачем так?

– Уважаю я его, но считаю, что пора его уже нормальным человеком показать. Со своими достижениями, со слабостями и недостатками. Мы же не о человеке говорим. Мы же его образ обсуждаем. Кто-то носится с ним как с иконой, а кто-то проклинает, как только может. Много человек сделал. На работе сгорел живьем. На стимуляторах годами сидел и ведь прекрасно понимал, что это для него лично ничем хорошим не закончится. Вот за это я его уважаю. Свою жизнь человек положил за дело революции. До сих пор в половине чекистских кабинетов висит его портрет или бюстик стоит, а во второй половине – в ящике стола припрятан. Просто так, что ли? Если не уважали бы этого человека, выкинули бы все в мусорную корзину и забыли о нем. Не согласен, Ваня?

– Согласен, конечно. А развеивать-то зачем? И после этого ты еще говоришь, что хорошо к Феликсу Эдмундовичу относишься?

Мой друг ненадолго задумался. Он молча налил себе своего виски, потом встал, взял вторую стопку и налил туда газированной воды. Поставил предо мной. Сел и нахмурился.

– Давай выпьем за отца моего, Ваня, царство ему небесное.

Мы выпили не чокаясь, после чего, отвечая на мой явно написанный на лице вопрос, Леха сказал:

– Батя мой, покойник, вот точно так же в сорок девять лет умер. Сгорел на работе. Точно так же сидел на стимуляторах. Кофе пил литрами, а сигарету вообще из рук не выпускал. Пачки по три в день курил. Потом какие-то таблетки начал потреблять. Работа была нервная, поэтому пил, чтобы расслабиться. Я же к нему хорошо отношусь. Хороший он человек был, и люди так же говорят. С чего мне к Дзержинскому-то плохо относиться? Чем они отличаются-то? Оба для работы свою жизнь и здоровье положили. То, что сидели на стимуляторах, понимая, к чему это ведет, – только большой и жирный плюс обоим. Настолько для них работа была важна. Это по-любому считается.

– Это ты круто завернул, Леша. Никогда бы не подумал посмотреть с этой стороны. – Я не до конца поверил ему, но не признать, что в его словах была истина, тоже было нельзя. – Но все равно все это только лишь косвенные доказательства. Вот с Колчаком такую картину нарисовать можно. Одни двадцать разбитых в раздражении стаканов чего стоят.

Леха восхитился.

– Молодец, Ваня. На глазах растешь. Ушел со скользкой темы влет. Ни да не сказал, ни нет. Разговор плавно перевел в другую плоскость. Дипломат ты хороший. Только думай побольше и смотри внимательнее.

Я немного смутился, а Леха еще выпил, и, как говорится, «Остапа понесло».

– Короче, так. Сейчас поедем в один клубешник, «Ван Мо» называется. Тебе все равно делать нечего, с девчонками познакомимся, там сам все посмотришь. Совместим приятное с полезным. Можешь распечатать текст воспоминаний жены Феликса Эдмундовича? – Дождавшись моего утвердительного ответа, Леха начал кому-то названивать и требовать, чтобы его отвезли на Новый Арбат, аргументируя это тем, что он уже бухой и за руль не сядет, потому что маме обещал пьяным не ездить. К тому моменту, как я распечатал нужный текст и собрался, машина уже подъехала. С одной стороны, когда мой друг был в таком состоянии, спорить с ним было бесполезно, с другой – мне действительно было скучно, поэтому я и не сопротивлялся этой инициативе.

За рулем был кто-то из Лешиных друзей, и по дороге они обсуждали какие-то свои вопросы на совершенно непонятном мне языке. Доехали быстро.

Перед клубом стояла достаточно большая очередь, но Леха сразу пошел к входу. На чей-то выкрик: «Здесь очередь. Куда прешь?» Леха жизнерадостно ответил: «Туда!» – и пошел дальше.

Потом обернулся и обратился к очереди:

– Ты еще спроси – зачем?

Сначала ответа не последовало, но потом какие-то девчонки хором крикнули: «Зачем?» и рассмеялись. Леша в ответ тоже рассмеялся и ответил: «Затем!» – после чего преспокойно двинулся дальше. Я шел за его спиной и удивлялся тому, насколько быстро он стал тут своим. Люди, мимо которых мы проходили, улыбались и просто пропускали нас вперед. Когда дошли до стоявших при входе охранников, те заулыбались и пропустили его, а меня хотели задержать. Но Алексей повернулся и, указав на меня рукой, заявил: «Этот пацан со мной. Остальные – нет».