Книга Волгарь - Марина Александрова

– Не плачь, чадо мое, – ответствовал старый пастырь, поднимая ее с колен. – Нет греха в твоих помыслах, жив по живому разумеет, а мертвым – вечная память! Ступай в мужний дом, да будь примерной женой, как повелел Господь наш единосущный, – с этими словами он благословил Дарью и ласково выпроводил из церкви.

Вроде и не сказал ничего особого отец Николай, а стало легче на душе у Даши, и шла она домой с открытым сердцем, которое уже было готово ответить на нежную заботу и любовь мужа.

После этого события молодая жена сотника стала чаще улыбаться мужу, смелее быть с ним в речах, но после откровенного бабьего разговора с матерью Дарья задумалась: а что ж это супруг постель с ней не делит? Али завелась у него какая, что и молодая желанная жена ненужною стала? Эти помыслы так подействовали на нее, что через несколько дней, она, не утерпев, снова отправилась к матери за советом. Результатом бабьего сговора стало следующее.

Через неделю у сотника должны были быть именины, и Настя в великой тайне от него пошила себе и мужу по рубашке из тончайшего полотна и украсила их вышивкой со сходным узором. В день мужниных именин, к его возвращению со службы, Дарья велела жарко истопить баню, да накрыть богатую трапезу в светелке и подать к столу византийского сладкого вина. Потом велела дворне проводить хозяина по приходу в баньку попариться, а самим сей же момент с глаз долой исчезнуть.

Вся челядь по-доброму относилась к молодой хозяйке, которая не чинила им обид и не гоняла их попусту. Поэтому наказ Дарьи Харитоновны был исполнен в точности.

... Удивлению Никифора не было предела, когда, распаренный, он вышел в предбанник и увидал там пунцовую от жары и смущения Дашу в тоненькой рубашке совсем не скрывавшей ее прелестного молодого тела. Супруга протянула ему рубашку, помогла облачиться и, поклонившись, с нежной застенчивой улыбкой произнесла:

– С именинами, Никифор Игнатич!

Бедный истомившийся сотник не мог поверить в свершившееся чудо: Дашенька, его голубушка, сама пришла!.. Он подхватил жену на руки, крепко прижал к груди и впервые поцеловал...

Великий восторг охватил сотника от прикосновения к сладостным губам любимой. Ему казалось, что небо опустилось на землю и светлые звезды завели вокруг них свой колдовской хоровод...

А юной Дарье не верилось, что она снова может чувствовать, что душа ее не умерла для любви, что муж наконец-то занял в ее сердце свое место!

... Никифор, словно сбросив добрый десяток лет, птицей взлетел в спальню с драгоценной ношей на руках и бережно уложил любимую на кровать. А потом он долго-долго целовал ее тело; пьянея от запаха Дашиной кожи, от ее упругих налитых грудей, Никифор шептал нежные слова и все повторял на разные лады имя любимой. А Дашеньку бросало в жар от незнакомых смелых ласк, ее тело выгибалось под умелыми мужскими руками, а пальцы робко пытались ласкать тело вновь обретенного любимого.

Никифор более не мог сдерживать страсть, да и любимая его уже призывно стонала, ожидая чего-то доселе ей неведомого, но желанного. Понимая извечным женским чутьем, что близится момент, когда она познает боль и восторг плоти, Дарья развела ноги и раскрыла объятья мужу. Со стоном блаженства он опустился на хрупкое тело жены и медленно и осторожно стал подбираться к ее последней девственной преграде. Движения его убыстрялись, сладострастные стоны переросли в хриплое рычание, а Дарья, в нетерпении рванувшись на встречу супругу, вдруг почувствовала резкую боль, но не испугалась, а лишь теснее прижалась к Никифору. Он тоже понял, что произошло, поэтому замер и снова стал нежно покрывать поцелуями любимое лицо и шептать утешающие нежности...

И опять жаркая волна страсти накрыла их, и тела супругов задвигались, подчиняясь древнему зову плоти и даря друг другу несказанное блаженство...

До рассвета Никифор любил молодую жену, а утром, поцеловав утомленное страстью чело любимой, оставил ее отдыхать.

Вечером счастливый сотник одарил Дарью великолепным рубиновым кольцом, и с этого дня ему нечего стало более желать. Счастье поселилось под крышей стрелецкого терема.

А однажды вечером, придя домой после службы, Никифор застал в горнице свою тещу Евдокию Степановну. Та была слегка навеселе и, поздоровавшись с зятем, улыбаясь сказала:

– Ну что, Никифор Игнатич, вот и дожила я до внуков!

– До каких внуков, Евдокия Степановна? Не пойму я тебя!

– А это ты у любезной супруги спроси у своей, почему она у тебя к соленым огурцам желание возымела.

До сотника начало доходить, что имела в виду теща. Он обернулся к Даше:

– Ласточка моя, неужто правду мать сказывает?

Видя неподдельную радость мужа, Дарья кивнула, смущенно улыбаясь.

– Да когда ж?..– спросил он, ласково прижимая к себе жену.

– В ту самую ночь, Никифор Игнатич, – тихонько сказала она, глядя на мужа счастливыми глазами.

На радостях сотник одарил тещу сверх всякой меры, дворне выставил бочонок медовухи, а любимой Дарьюшке подарил персидскую шаль, шитую золотом.

... Когда радостная Евдокия поделилась с сыном этой сильно интересной новостью, Ефим пришел в ярость:

– Мало того, что эта змея слюбилась с сотником, предала Григория, так теперь еще и ублюдка его носит! – кричал он в неистовстве.

– Побойся Бога, сынок! – воскликнула удивленная мать, – Григорий помер давно, а Дашеньке жить да жить. Радоваться должен за сестру, что сложилось все у нее с мужем. А чем тебе дитя невинное, нерожденное не угодило? Давно забыть пора старое! Сходи к Дарье, поздравь сестрицу-то!

– Ну уж нет, матушка! Ноги моей в этом доме не будет! Мне и здесь-то жить невмочь, как знаю, из чьей милости живем!

– Эх, Ефимушка, только-только молоко на губах обсохло, а уж гонору ровно у казацкого головы! Никифор-то только добро нам делает и тебя готов в стрельцы устроить, помирись ты с ним, успокой материнское сердце, дай спокойно пожить на старости лет, чтоб душа о тебе не болела! Христом-Богом тебя прошу, сынок!

От таких материнских слов Ефим просто потерял дар речи и, не умея совладать с гневом, грохнул об пол подвернувшуюся под руку крынку и выскочил вон.

Он, как всегда в трудную минуту, пошел на отцовскую могилу и долго сидел там, думая, как ему жить дальше, где преклонить буйную голову, потому как чуял он в груди великое смятение, и некому было обсказать свои думы. Не понимал его ни крестный дядька Павло, ни священник отче Николай. Последний вообще наложил на парня епитимью: велел впятеро бить поклонов, да читать Отче наш четырежды по утрене, да в вечеру. А напоследок прибавил:

– Дерзок ты не по возрасту, гордыня тебя одолевает, смертный грех это, Ефим! Так недолго тебе и в бунтовщиках оказаться! Покайся, отрок, да в молитвах прояви усердие, авось, Господь вразумит тебя, грешника!

ГЛАВА 3

Время шло, Дарья легко разрешилась от бремени, принеся на исходе весны мужу здоровенького крепенького мальчонку: его окрестили Николаем. Никифор на руках носил жену, а Евдокия не отходила от внука. Только Ефим так и не смог унять супротивных чувств и на известие о рождении племянника только безучастно спросил: