Книга Волгарь - Марина Александрова

Зимою не стало Елены. Непривыкшая к тяжкой работе и скудной жизни, она не вынесла горя от смерти князя Андрея, тяжко заболела и умерла. А перед смертью наказала Любаве любой ценой отомстить за смерть отца, наказать жестокого князя Михаила самой страшной карой. Плача в последний раз в своей жизни, дала Любава, ставшая в одночасье взрослой, себе слово над телом умершей матери, что еще вернется сюда, но не беззащитной девчушкой, и тогда придется пожалеть князю о содеянном.

Кое-как промыкалась бедняжка до весны, а по теплу ушла с цыганским табором искать свою судьбу. Тогда-то и открылся у Любавы дар к волшбе. Дивилась старая цыганка, как легко запоминает девочка заговоры, как вплетает в них новые слова, кои дают большую силу старым заклятьям. Через два года могла уже Любава одним взглядом успокоить разъяренного зверя, отвести глаза кому угодно и двумя словами подчинить человека своей воле.

К тому же ум и редкостная красота юной девушки привлекали к ней и молодых горячих парней и мужей, годами зрелых. Только в оледеневшем сердце Любавы не было места для любви. Она стремилась к богатству, понимая, что только деньги позволят ее осуществить мечты о мести.

Поэтому через год, научившись у старой цыганки всему, что та знала, покинула Любава табор. Ушла темной ночью, ни с кем не прощаясь, а вскорости у царицынского корчмаря Лукова объявилась «наследница».

Но и сейчас, когда исполнилось Любаве двадцать пять лет, она все еще была далека от исполнения своих задумок. Конечно, была она богата, да только этого оказалось недостаточно.

...Волна внезапного потустороннего холода накрыла молодую женщину, и она очнулась от воспоминаний прошлого. В следующий миг ей стало ясно, что она стала вдовой. Ведьмачье чутье Любавы не могло обмануть. Лицо черноокой красавицы отразило торжество ее души. Высокомерно улыбалась женщина, ставшая самой себе хозяйкой. Теперь она могла без помех готовить отмщение.

Утром Любава велела привести к себе пасынка Прошеньку, отпустила няньку и, заперши дверь, села напротив мальчика. Ребенок настороженно смотрел на мачеху, потому что привык уже не ждать от нее ничего хорошего. Однако у Любавы не было задумки пугать мальчонку, он был ей нужен.

– Прокл, – начала она, – слушай меня со всем вниманием. Ты еще отрок неразумный, но теперь ты старший мужчина в семье: твоего отца больше нет.

– А где он, тетенька? – спросил мальчик непонимающе.

– Я не знаю. Но то, что тебе его больше никогда не увидеть, правда.

Малыш сморщил личико, намереваясь зареветь, но Любава успокаивающе взяла его за руку и продолжила разговор:

– Никогда не плачь, Прокл, – твердо сказала она. – Не пристало мужчине слезы лить. Я не оставлю тебя и не обижу более. Но должен ты слушать меня во всем. Думается мне, что убили твоего батьку из-за кольца его чудесного. А оно твоим стать должно. Я помогу тебе вернуть отцовский талисман. Ты еще очень мал пока, и я буду защищать тебя от всех бед. Ты вырастешь сильным и умным и отомстишь за отца.

Прокл мало что понял из слов мачехи, кроме того, что она осталась единственным близким ему человеком. Мальчик робко прижался к Любаве и спросил, заглядывая ей в глаза:

– А можно я буду звать тебя матушкой?

– Зови, коли хочешь, – разрешила она, торжествуя, что у нее получилось внушить пасынку привязанность.

Когда же обрадованный малыш обвил ее шею нежными детскими ручками, то Любава впервые почувствовала, как что-то светлое просыпается в ее сердце, и прижала к себе ребенка. Она поняла, как рада тому, что рядом с ней будет Прокл...

...Николай и Юрий возвернулись в Москву без задержек и опасностей. Мать увидала на пальце старшего сына семейное кольцо и все поняла. Дарья не стала расспрашивать Николая о том, что произошло в Царицыне, но сердце ее знало: сын рассчитался сполна за смерть отца.

Маленький Митенька радостно подбежал к приехавшим старшим братьям, спеша похвалиться обновой – деревянной сабелькой, которую ему сладил отец. Малец препотешно размахивал своим «грозным оружием» над головой, а Иван Данилыч счастливыми глазами следил за сыновними забавами. В думах своих видел старый вояка сына взрослым, чаял, что выберет Дмитрий в жизни военное поприще.

...В маленькой деревеньке, в светлой уютной избе обнимал счастливый Алешка свою ненаглядную Аннушку, а в колыбельке, славно посапывая, спали два новорожденных младенчика. Недавно Аннушка разрешилась от бремени, родив близнецов, мальчика и девочку.

Несмотря на тонкую кость, крещеная едисанка легко выносила деток и роды ее не были тяжелы. Старая Гликерья, переживавшая за сноху, рада была до безумия, что все обошлось, и умильно ворковала над внуками. Девочку назвали Катериной, а мальчика нарекли Никитой.

Катенька уродилась в отца: беленькие, точно одуванчиковый пух, волосенки забавными колечками обрамляли мордашку с голубенькими глазками. А кареглазый и черноволосый Никита очень походил на мать.

Будущее деток Аннушки и Алешки рисовалось со стороны счастливым и незатейливым...

...И был еще один ребенок, будущий царь Петр I великая судьба коего вберет в себя нити судеб многих людей, перемешает их и затянет в тугой, немыслимый узел. Четверо беззаботных пока еще малышей не знали о своем непростом будущем.

...А по улицам далекой Исфагани еще много лет ходила безумная женщина с фиалковыми глазами и со следами былой красоты на лице. В руках она носила завернутое в тряпье полено, укачивала его, словно это было живое дитя, и просила подаяния. Во имя Аллаха просила несчастная безумица подать что-нибудь для того, что бы накормить голодного ребенка. Ей не отказывали, а она благодарила, уверяя подавшего, что Аллах в своей неизреченной милости вознаградит его стократ.

Жители Ифагани привыкли к безобидной сумасшедшей и не обижали ее, но никто не знал, откуда она взялась и из-за чего лишилась рассудка. Но иногда оставляла женщина где-то свое полено и начинала бродить по исфаганскому базару, вглядываясь пристально в разложенные в ювелирных лавках на продажу украшения. Ей казалось, что если найдет она браслеты с сапфирами цвета ее глаз, утраченные когда-то, то кончатся все беды, и вернется к ней любимый. И каждый раз не найдя ничего, она долго и безутешно плакала...