Книга Чистилище для Гурова - Алексей Макеев

– Господин полковник! Если на его руку сядет комар, он его даже не сдует! Что вы хотите? Алексей – божий человек, и этим все сказано.

– Но, если дело хотели закрыть, ведь могли просто осудить условно, а так как дали реальный срок, значит, его нужно было убрать из Москвы. Почему?

– Вы такой умный человек, что мне нечего вам ответить, – развел руками Гурьянов.

– А убить Солнышкина в СИЗО, что было проще простого, они не посмели, потому что тогда могли бы подумать, что это Болотин мстит за свою дочь, а связываться с ним мало кто рискнет, – продолжал рассуждать Гуров.

– Скажите, а вы читали акт судебно-медицинской экспертизы? – поинтересовался адвокат, и Лев кивнул. – Ну, и какой рост был у потерпевшей?

– Сейчас! – Гуров задумался, потом ответил: – Где-то метр восемьдесят.

– А в Алеше от силы метр шестьдесят пять, а еще он тонкий и хрупкий, как солнечный лучик, – спокойно заметил адвокат.

– То есть сбить ее с ног он просто не смог бы, – понял Лев и неожиданно задал вопрос в лоб: – Скажите, на вас давили?

– Конечно, нет! – удивился Гурьянов. – Во-первых, за меня есть кому постоять, а во-вторых, зачем, если от меня ничего не зависело?

– Тогда дайте мне, пожалуйста, все координаты директора детдома – я хочу с ним поговорить, – попросил Гуров.

Адвокат тут же нажал кнопку на телефоне и сказал:

– Девочка! Принеси мне договор с Куликовым на защиту Солнышкина.

– А вы слышали о прокатившейся по Москве серии убийств? – поинтересовался Лев, пока секретарша искала документы.

– О ней только глухой не слышал, – спокойно ответил Гуров.

– Вас это ни на какие мысли не наводит?

– Господин полковник! В моей голове одновременно столько мыслей о гораздо более важных для меня делах, что думать еще и о посторонних вещах у меня нет ни сил, ни времени.

Секретарша принесла договор, Лев выписал оттуда все данные о директоре детского дома и, распрощавшись, ушел. Он старался держать себя в руках, но взбешен был до предела. Пока не зная, что произошло на самом деле, Лев негодовал – отправить в колонию такого мальчика, как Солнышкин, настоящее преступление! И те, кто за деньги или по чьей-то злой воле приговорили его фактически к смерти, сами ничего лучшего не заслуживали. И ни малейшего сожаления по поводу их гибели он не чувствовал.

День был будний, так что Гуров поехал не домой к Леониду Николаевичу Куликову, а к нему на работу, в детдом. Предъявив охраннику удостоверение, спросил, где ему найти директора, и узнал, что тот давно уже болен, и его обязанности выполняет заместитель – Анна Степановна Золотова. К ней-то Гуров и направился, когда увидел на стене большой фотопортрет Солнышкина, а рядом с ним плакат, на котором крупными буквами было написано: «До возвращения нашего Солнышка осталось 880 дней», причем цифры были написаны на отдельном листке, который явно менялся каждый день. Большинство детей оказались на занятиях, так что в коридорах было довольно пусто, но Гуров остановил пробегавших мимо мальчика с девочкой и, показав на стену, спросил:

– Что это?

– Это наш Леша Солнышкин, – ответила девочка. – Его проклятые менты погубить хотят!

– Сволочи! – с ненавистью бросил мальчик, и они побежали дальше.

Слышавший все это охранник откашлялся и немного смущенно попросил:

– Не обижайтесь на них. Просто вы не знаете, какое это чудо – наш Алешка!

Стерпев эту ничем не заслуженную моральную пощечину, Гуров только покачал головой и все-таки направился к Золотовой. На вид Анна Степановна показалась ему классической учительницей, причем старой школы, когда преподаватели не позволяли себе никаких излишеств в одежде. Лев поздоровался, представился, и она обеспокоенно спросила:

– С кем-то из наших что-то случилось?

– Нет, Анна Степановна, я хотел бы поговорить с вами по поводу Леши Солнышкина.

Женщина закрыла глаза и, сжав руки в кулаки, несколько раз глубоко вздохнула, потом отошла в сторону, накапала себе в чашку лекарство, и по комнате тут же поплыл запах корвалола. Она немного посидела, явно стараясь успокоиться, и напряженным голосом начала:

– Алеша поступил к нам из дома ребенка – его мать в роддоме оставила. Ну, с именем проблем не было, назвали по святцам. С фамилией тоже – он же рыжий, весь в веснушках и всегда улыбается, вот и стал Солнышкиным. Вы знаете, его, даже маленького, никто никогда не обижал – ну разве можно обидеть солнышко? Его у нас здесь все любили.

– А он с кем-нибудь особенно дружил?

– Скажите, а с кем солнце дружит? – вопросом на вопрос ответила она. – Это к нему все тянутся, чтобы погреться в его лучах. Так что Алеша любит весь мир! Всех, без исключения! Всегда готов помочь, утешить, поговорить! В нем нет ни капли зависти или злости! Он чужим успехам радуется больше, чем своим! – Ее голос начал звенеть, и она все-таки, не сдержавшись, сорвалась на крик: – А вы его без малейшей вины в колонию отправили! А он там просто не выживет! И его смерть будет на вашей совести! Хотя какая у вас может быть совесть?! Вы даже не знаете, что это значит! Продажные, лживые твари! Как вас только земля носит?! Для вас же самое главное – любой ценой дело закрыть! А дети Алешу ждут! Дни считают! Вы представляете, что с ними будет, если они узнают о том, что он там умер? Что они даже на его могилу никогда прийти не смогут, чтобы цветы положить? Они возненавидят всех вас, эту страну, да и нас тоже, потому что мы учим их быть честными, порядочными и добрыми, помогать людям! А это теперь никому не нужно! Теперь, чтобы выжить, надо врать, изворачиваться и предавать! Уходите отсюда! – заорала она. – Уходите немедленно, иначе я в вас чем-нибудь запущу! И вы тогда уже меня, заломив мне руки за спину, потащите в полицию, чтобы бить и издеваться! Это ведь для вас так сладко – мучить других людей! Садисты проклятые! Уходите! – Анна Степановна схватила вазу и шарахнула ее об пол. – И не смейте даже думать, чтобы пойти к Леониду Николаевичу! Он до последнего надеялся, что Алешу если не оправдают – хоть условный срок дадут! Но вам же всех растоптать надо! А у него больное сердце! Он живет только надеждой, что когда-нибудь снова увидит Алешу! И смерть Лешеньки убьет его! Вон отсюда, или я за себя не ручаюсь!

– Успокойтесь, Анна Степановна! Вообще-то я пришел сюда именно потому, что хочу доказать невиновность Алексея, – тихо заговорил Гуров, и она, потрясенно вытаращившись на него, растерянно застыла. – До свиданья!

Льва трясло от бешенства. Его еще никто и никогда так не возил мордой по столу, причем не за его, а за чужие грехи. Он прошел мимо охранника, не попрощавшись, и, когда подошел к своей машине, увидел, что у нее не только проколоты все четыре колеса, но и весь кузов исцарапан самыми неприличными словами, какие только есть в русском языке. Кто это сделал, можно было даже не гадать – детдомовцы! К ним пришел незнакомый человек, они поинтересовались у охранника, кто это, а тот ответил, что из полиции. Они, естественно, стали подслушивать под дверью Золотовой, сделали собственные выводы – и вот вам результат! Гуров достал телефон и позвонил Орлову: