Книга Любовный хлеб - Эдна Сент-Винсент Миллей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стенанья Духу не важны —
Так ровен он и бестревожен,
Не то что я. Я боль приму:
По разным меркам нас кроили;
Справляю тризну по тому,
Кого вчера похоронили —
Я среди ржавчины и слез,
Оплакиваю ум безбрежный,
Что прахом, словно мхом, порос, —
Добыча Смерти неизбежной.
Вечер. Густеют тени, медлит речное теченье.
Одетая в легкое платье, с соломенной шляпой в руке,
Кто та, что подле тебя в лодке меж зарослей ивовых
Сейчас пленяется звуком голоса твоего?
Снова, как прежде, когда был ты со мной неразлучен,
Ива глядится в воду, узкой листвой шурша.
Тихо журчит река — там, у речных излучин,
Врачует тоску душа.
Любить тебя в разладе с собою мучительно:
Ты так беспечен, так далек, что в глазах темно!
Но безмятежность реки в сердце нисходит целительно,
Боль с преодолением боли соединив в одно.
Не я — другая под ивами, у гущины прибрежной,
Горько смыкает уста, затаив банальный обет;
Взгляд свой, полный признаний,
на тебя устремляет нежно…
А во взгляде твоем ни любви, ни презренья нет!
Усталые, веселые, не ведая забот,
Всю ночь мы прокатались на пароме взад-вперед.
Там было голо, чисто и пахло, как в хлеву.
Но мы в костер смотрели, в ночную синеву;
Мы на пригорке прилегли, где от луны светло.
Гудели пароходы, и скоро рассвело.
Усталые, веселые, не ведая забот,
Всю ночь мы прокатались на пароме взад-вперед.
Тебе досталось яблоко, а мне досталась груша:
Мы их купили где-то — по дюжине на душу.
Подул холодный ветер, светало над землей,
И из ведерка-солнца дождь лучился золотой.
Усталые, веселые, не ведая забот,
Всю ночь мы прокатались на пароме взад-вперед,
И свежую газету не стали мы читать;
Старушке прокричали: «С добрым утром, мать!»
Всплакнув из-за дареных груш, за нас молила бога.
Мы дали денег ей, себе оставив на дорогу.
Не все ли равно, куда мне бежать,
Какой дорогой — не все ли равно?
Прочь отсюда, чтоб сердцу дать
Простор, не то разорвется оно!
Откуда мне знать, что в сердце живет,
Откуда мне знать, какая беда?
Но все-таки что-то во мне восстает:
Уйду — не все ли равно куда!
Вот бы весь день, всю ночь мне идти,
В краю пустынном встречать рассвет —
Там, где ни тропки, ни колеи,
Ни крова, ни лиц надо мною нет.
Вот бы идти из последних сил,
Пока я замертво не упаду
На берегу, где прилив отступил,
На мшистых скалах дождь пережду.
Куда мне дорога — в овраг или в порт, —
В конце концов, не все ли равно!
Пускай по мне причитает сам черт,
Коль сгинуть в канаве мне суждено.
Что с тобой случилось, дружок?
Притихла за пяльцами, как посмотрю.
Так. Ничего. Застрял узелок
В канве. Давайте я чай заварю.
Здесь, над городом, от ливней
Тишина все неизбывней.
Этот плачущий голос — где он?
Наконец-то снег не тает,
На деревьях оседает.
Этот плачущий голос — где он?
Время править челноку
Ко прибрежному песку.
Этот плачущий голос — где он?
Все нахмурено: хлопот
У земли невпроворот.
Этот плачущий голос — где он?
Весна наступила, весна наступила!
Я шла по дороге, со мною мой милый.
Влажно чернела деревьев кора.
Будто вчера весна наступила.
Цветущий персик поодаль рос —
Он ветвь обломил и мне преподнес.
Осень пришла, то осенью было…
Я шла по дороге, со мною мой милый.
С криком взлетела грачиная стая.
Я вспоминаю: осенью было —
Он высмеивал все, что меня восхищало,
Разбивая мне сердце мало-помалу.
Осень приходит, весна наступает,
Капель звенит иль грачи улетают —
Во многом я нахожу отраду
Весенней порой и порой листопада.
Мне больно не то, что любовь миновала,
А то, что истаяла мало-помалу.
Зачем, апрель, ты приходишь снова и снова?
Одной красоты ведь мало.
И не уймет мою мысль красноватость
Едва распустившихся клейких листьев.
Что знаю, то знаю.
Солнце мне припекает затылок, а я все смотрю
На побеги крокуса.
Пряно пахнет земля…
Как будто и смерти нет.
Что же все это значит?
Не только в земле погребен человеческий мозг,
Добыча могильных червей.
Жизнь сама по себе:
Ничто —
Пустая чаша, лестничный марш без ковра.
Нет, все-таки есть что-то большее в том,
Что ежегодно сбегает с холма
Апрель,
Как деревенский придурок,
лопоча и разбрасывая цветы.
Мой сокол на руку ко мне
Слетел
Не с небесных высот.
Туда, где солнце в туманном огне,
Лететь он хотел,
Но не вышел полет.
Коготь его тепловат, уязвим,
С чудом клюв его незнаком,
А перья скованны страхом моим —
Дрожа, я слушаю гром.
Ты, жалкая птица, я зренье тебе возвращаю — лети!
Покинь мой стих, с руки моей сорвись!
Узри невиданное и прядай в пути
Ввысь!
Любовь покинула меня, и дни, как близнецы.
Есть надо и, наверно, спать, — а ночи той возврата нет.
