Книга Зачарованное озеро - Александр Александрович Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако цветок баралейника... Уж не свидетельствует ли он, что порой буйную небесную стихию посылает и кто другой? В деревнях Тарик слыхивал о черных колдунах и ведьмах, как раз и насылающих градобития, бури, ливни... но вот о грозах по воле злых чародеев не слыхал. И Стайвен Канг ничегошеньки об этом не писал, а уж он-то великий знаток колдовства, это даже ехидный на язык студиозус Балле признает...
Тарик стоял в полной растерянности, совершенно не представляя, что ему делать. Отыскать отца Михалика и рассказать о сегодняшней ночной гостье, о цветке баралейника, который видит не только он, но и рыбарь, объяснивший, что это означает? И о погубленных голубях. Отец Михалик и сам, конечно, про них знает, как и вся
улица, но ничегошеньки не знает про цветок баралейника, там появившийся...
А что, если священник не поверит? Решит, будто Тарик все это сочинил неведомо из каких побуждений? Доказательств-то никаких, кроме словес Школяра...
Есть и более существенные обстоятельства. Сколько Тарик себя помнит, сколько раз бывал в церкви на пастырском слове и очищении души, никогда отец Михалик не говорил о ведьмах и колдунах как о плотских, реальных злых созданиях, в человеческом облике обитающих рядом с обыкновенными людьми. Всякий раз предупреждал, что необходимо беречься от соблазнов Врага Человеческого, — но всегда эти соблазны сеяли те слуги Врага, что человеческого облика не имели вовсе: они, невидимые человеческим глазом, рыщут по грешной земле холодными ветерками, пыльными вихорками, гораздо реже — клочьями тумана, порывами ледяного дождика, неожиданно налетающими, когда дождя вовсе и нет... И в прочем похожем виде, относящемся к небесным стихиям, — вернее говоря, прикидываясь таковыми. И ведьмы, и колдуны, как-то сказал священник на лекционе в церковной школе, только в старые времена невозбранно водились в большом количестве, жили меж людей до поры до времени, но понемногу большинство их вывели и изловили — начали эту охоту еще святые, а потом переняли нелегкую службу подвижники и, наконец, Гончие Создателя. И так рьяно они преследовали нечисть, что ее осталось совсем мало, а некоторые разновидности исчезли вовсе. Их не извели начисто, ведьм и колдунов, но нет у них былой нешуточной силы, и те таятся вовсе уж укромно, опасаясь дать себя обнаружить. Иногда их все же выволакивают из темных углов, распознают под невинными личинами, но происходит такое очень редко — не из-за нерадения охотников за нечистью, а оттого, что очень уж мало ее осталось. Действительно, Тарик лишь раз за свою жизнь слышал об изобличении черного колдуна и был очевидцем его сожжения на костре, и за жизнь папани и мамани они только раз до рождения Тарика слыхали о разоблаченной ведьме — да и то случилось это на противолеглом конце столицы. Там не было никакого костра, и история обросла такими небылицами и слухами, что иные (включая худога Гаспера и его друзей-студиозусов) считают ее очередной городской легендой, каких кружит превеликое множество...
Словом, к отцу Михалику идти не годится. Еще и потому, что Тарик, все обдумав этим утром, твердо решил пока что взяться за дело самолично — ну, не совсем чтобы в одиночку... Пережитый ночью страх давно растаял, улетучился, как утренний туман, и впереди забрезжило приключение, какого, чем угодно поклясться можно, ни один мальчишка не переживал — разве что в книгах Стайвена Канга. Может статься, это окажется опасным, но пока что незачем пугаться всерьез, ничего особенно жуткого не произошло: голуби передохли, молния попортила крышу церкви и сбила символ Создателя (теперь видно, что он, оплавленный и покореженный, почерневший, лежит под стеной, лишь кое-где позолота проглядывает сквозь гарь). А от клятой пантерки удалось отбиться довольно легко. Будь старуха в силах навредить ему всерьез, уж так просто не убежала бы, даже с отрубленным ухом смогла бы что-то такое изладить. В одной из книжек Стайвена Канга черного чародея храбрые мальчишки (чья ватажка во многом напоминала ватажку Тарика и другие ему хорошо знакомые) изничтожили, лишь заманив на дроболитную башню и столкнув в огромный чан с расплавленным свинцом, — а до того и шкуру ему опалили в полудюжине мест, и глаза лишили, и руку перебили, но он по-прежнему их преследовал до самой башни целую неделю...
Да вдобавок еще ничего не выполнено из того, что он задумал. А ведь старший брат говорил: толковый офицер пошлет своих солдат на врага не раньше, чем досконально выяснит о враге все — где засел, каким числом, есть ли конница и пушки, успел ли построить походные укрепления, ждет ли подкреплений. Вот и здесь надлежит действовать по-военному...
Он огляделся. Улица была почти пуста, ни одного взрослого. Очень может быть, многие, кто остался дома, еще не знали о ночном происшествии: утреннего пастырского снова сегодня нет, а те, кто ушел работать, еще не вернулись и не рассказали домашним. Даже Хорька не видно, хоть он и обожает покрасоваться там, где что-то произошло (впрочем, ясно, что буйство стихий небесных ему не по зубам и не по обязанностям). На другой стороне улицы скучковалось с полдюжины вездесущих Недорослей, без которых ничто не обходится, глазеть готовы на что угодно, сопляки...
Церковный двор, разумеется, не огорожен, вокруг церквей заборов не бывает (говорил же святой Берамо: «Пастырь не должен отгораживаться от паствы изгородью»). На церковном дворе имелся только один взрослый, коего, впрочем, к обычным взрослым не отнесешь. Дергунчик6 Ягуф сидел на корточках у рухнувшего шпиля, поглаживая оплавившееся, утратившее позолоту навершие, и его лицо (та невеликая часть лица, что свободна от буйно разросшейся бородищи), как обычно, что бы ни происходило вокруг, оставалось лишенным мыслей и чувств, как у младенчика. Ягуф был здесь — ив каком-то другом мире, неизвестном и непостижимом; даже есть ли он, другой
