Книга Дети в гараже моего папы - Анастасия Максимова

цепи людей, которые загораживают папу от беспредела, от тупых обвинений, от всех, жаждущих крови невинного человека. А сегодня – замкнулась, словно что-то себе придумала, переварила и пришла к другому выводу, который Егору не понравится. Интересно, обсуждала ли она с кем-то папу?

Да нормально. Плохо спал сегодня. То есть вообще не спал.

Это игра вдолгую, сказала Эля, доставая из сумки ручку одну за другой и чиркая на последней странице тетрадки в клетку. В двух ручках из трех не было чернил, так что они оставляли на бумаге только вдавленные шрамы, как белые полоски на коже от ножа. Надо готовиться, что все это затянется, понимаешь? Она нашла ручку и выпрямилась. Не месяц и не два, это все может длиться год. Слушай, я просто хочу, чтобы ты знал. Эля взяла паузу. Что бы там ни было, я на твоей стороне.

Ты о чем?

Ну, просто. Если вдруг захочешь поговорить, я послушаю. Но ты только себя не закапывай, ладно?

В каком смысле?

У тебя экзамены сейчас. Надо решить, что делать после девятого класса, нельзя о себе забывать. Маску сначала на себя, потом на всех остальных.

Егор не успел спросить, что она имеет в виду, потому что начался урок, и он провалился в него с благодарностью. Он знал, что это короткая передышка, что скоро его снова швырнут на ринг, но пока у него в запасе целых полчаса на то, чтобы думать про валентность хлора и окислительные способности брома, про вещества и реагенты, про соли и электролиты. А еще внутри него поселилось тугое неуютное чувство: что-то будет. Произойдет такое, что разорвет его на клочки, размажет по полу. Внутри тикали часы, и с каждым тиком внутрь засыпался песок, натягивая кожу, пока не порвется.

Прошло два урока. Никто из учителей ничего у него не спросил, даже не взглянул в его сторону, и так Егор понял, что они знают. На второй перемене Стас взглянул в телефон и цыкнул языком.

– В родительских чатах истерика, – сказал он, и Егор напрягся.

– На тему?

– Ну, сам-то как думаешь?

Слушай, сказал ему Елисей, no pressure. Просто если вдруг захочешь обсудить – мы на твоей стороне. Да, подтвердил Стас, я реально не представляю, что делал бы на твоем месте, это полный пиздец. Если что, сказала Мари, Элина подруга, никто не думает, что ты к этому имеешь какое-то отношение.

Песок бродил по венам, наполняя их, и они вспухали, а он прокладывал себе дорожки дальше и дальше, мешал мышцам сокращаться, колол и резал, создавал преграды под кожей. Во рту тоже был целая горсть песка, а язык распух и высох. Егор сидел здесь, но его тело лежало на раскаленных дюнах в пустыне, и его обметал горячий ветер.

– К чему – «к этому»? – Он хрипел, потому что песок был уже в горле и в легких.

К педофилии, Егор. Мы просто хотим сказать, что все ок, никто не думает, что ты педофил. В смысле, из нас никто так не думает. Мы верим, что ты не знал.

Как такое можно не знать, спросила Саша. Ну, в смысле, понятно, что он, наверное, не у вас дома это проделывал, но все равно – прям совсем никаких красных флагов не было?

– Мой отец – не педофил.

Он произнес это очень четко и твердо. Как-то – он сам не успел понять как – из мягкого «папа» отросло величественное «отец», и Егор решил, что теперь будет называть его именно так даже в своей голове.

– Сорян, – сказала Саша, – я не верю.

– На него просто повесили левое дело. Менты в этой стране не работают, это все знают.

– Да с чего вдруг-то? Твой отец что, оппозиционер? Или на митинги ходил?

– Я ходил, «За честные выборы».

– Да куда ты там ходил, Егор? Ну, серьезно. Ты один раз у метро пять минут постоял и пару постов написал. Вот это ты высказал гражданскую позицию! Ладно, короче, я не буду спорить. Это реально такая мерзость, даже трогать не хочется. Окей, я готова поверить, что ты в глаза долбишься и ничего не заметил. А мама твоя куда смотрела?

Песок его переполнил. Он насыпал тяжесть в сжатые кулаки, особенно в область костяшек. Этого песка будет достаточно, чтобы разбить Саше губы и, может, даже выбить зуб, хотя Егор никогда в жизни никому не выбивал зубы и никого не бил по лицу – точно не девушек. Но Елисей зачем-то встал между ним и Сашей, а Эля вцепилась ему в локоть.

В руки себя взял, скомандовала она, и Егора неожиданно затопила благодарность. Господи, наконец-то кто-то пришел и сказал ему, что надо делать. Он не будет бить Сашу и никого не будет бить – это совсем утопит отца, если начнут говорить, что у Егора тоже проблемы с контролем гнева, что он бросается на людей, что его тоже надо в СИЗО. Саш, ну серьезно, сказал Стас, ты чего такая резкая. Она всегда такая, Егор, выдохни.

– Егор, можно тебя на минутку?

В дверях стояла Анна Вадимовна, классуха. Она была похожа на сестру Рэтчед у Кена Кизи. Даже не из-за красной помады и огромной груди, а просто по вайбу. Глядя на нее, Егор никогда не мог понять, о чем она думает, – хотя не то чтобы он уж очень пытался. Эля говорила, что у нее просто resting bitch face, типа, стервозное выражение от природы, а не потому, что она сука. Егор так и не разобрался, сука она или нет. Вот сейчас и пойму, решил он, шагая рядом с ней. Песок из кулаков сыпался за ними следом.

Они прошли по коридорам и свернули в глухой карман, где был кабинет психолога. Психолог работала по вторникам и четвергам, а сегодня среда, так что на месте ее нет. АВ достала ключ с оранжевым пластиковым ярлычком и открыла дверь, впустила Егора вперед. Они остались вдвоем. В кабинете, таком тесном, как будто его переделали из школьного сортира, было душно и места хватало только на стол и два стула.

Откуда все узнали?

В родительский чат кинули ссылку. Ты же понимаешь, такие новости разносятся быстро.

Ну, и чего вы от меня хотите? Узнать, педофил я или нет?

Не хами, не в твоих интересах.

Плюхнула стопку одинаковых зеленых тетрадей на край стола, вздохнула. Мешки у нее под глазами мягкие и такие, как будто в них поместятся еще мешки. Очки давили на переносицу и оставляли красный след. Она сама понятия не имеет, о чем говорить, понял Егор.

Он объяснил на всякий случай, хотя это казалось ему очевидным:

Мой отец – не педофил, вы же понимаете. Вы же нас знаете.

Егор, я не буду сейчас это обсуждать, полиция разберется.

Конечно, наша-то полиция разберется.

Егор.

Он замолчал, сел на стул, сгорбился, принялся разглядывать свои кисти. Боже мой, какие огромные, подумал, нелепо огромные, как экскаваторные ковши. И под ногтями грязь, буэ. Спрятал руки, вздохнул. И АВ вздохнула.

Я же тебе помочь хочу, Каргаев.

Как? Хотите узнать, не растлевал ли меня папа?

АВ сдвинула очки наверх и надавила себе на веки, вздохнула с присвистом. Очки бликовали от окна, и казалось, что у нее на лбу отросли новые глаза. Потом она положила ладонь себе на сердце и тяжело навалилась на стол, как будто у нее сейчас будет инфаркт. Она так часто делала, когда в классе творилась какая-то дичь. В пятом классе еще работало, сейчас уже все забили. Егор увидел кольцо «Спаси и сохрани» на ее указательном пальце.

– Господи, вот дожила. Господи, какой ужас. Егорушка, за что нам все это.

Кому – нам? И что «все»? Тут вроде только его отца увели в наручниках. Ему показалось, что она сейчас расплачется, и от этого стало смешно. Но АВ собралась, села напротив него – на том месте, где должен был сидеть аморфный школьный психолог, – и поправила очки. Как же его бесило это «Егорушка», не передать.

Если захочешь рассказать что-нибудь, всегда приходи.

Только не приходи, умолял ее взгляд. Не приближайся ко мне, не заговаривай.

А вы сами о чем-то хотели поговорить?

Переплела пальцы. «Спаси и сохрани» сверху.

Вот в чем