Книга Осенью в нашем квартале - Иосиф Борисович Богуславский

помогут…

— Я на каникулы к мамке поеду.

— Ну, правильно, а потом… Понимаешь, один раз на Кавказ, потом в Карпаты, на Урал, знаешь гору Таганай?

Петя спохватился, потому что была уже станция.

— Я побегу?

— Ну, давай, только не отстань…

Маленькая фигурка его в помятом пиджаке мелькнула на перроне. Потом он забежал в вокзал.

Мне было не очень весело. Я уже стыдился чего-то. А в общем, больше ругал себя. Эта глупая профилактика… Парень явно воспользовался остановкой, чтобы смотаться и не слушать мои идиллические россказни. Кавказ, Мцхета… При чем здесь Кавказ, когда есть самый интересный на земле город — Джезказган.

Я никогда не был в Джезказгане. Я помню только, что очень давно, в учебнике по географии, читал про этот город. Там большая жара, серые сопки и есть медеплавильный комбинат. Может быть, уже насадили деревья, которые разрослись в целые парки. Но все равно я б туда никогда не поехал. И мне очень жаль этого мальчишку, которому непременно хочется туда…

Поезд заскрипел колесами. Петя Таланцев снова сидит передо мной, тихий и присмиревший. Но я не могу больше рассказывать ему о своих кавказских впечатлениях. Ему они неинтересны. И вообще, может, права женщина: чего это я пристал к парню?

В вагон заглянули сумерки. Петя улегся на свою полку в проходе, умолк. Я прошелся по вагону и вернулся. Он не спал. Лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок, о чем-то думал. А может, просто прислушивался к перестуку колес.

Я сижу под полкой, на которой лежит Петя Таланцев. С потолка падает тусклый рассеянный свет. За окном уже совсем темно. Откуда-то из пустоты, как разогнанные частицы, налетают на меня и разбегаются огни. Мне скоро сходить. Я люблю приезжать в свой город ночью, когда он спит. Я иду мокрым асфальтом и прислушиваюсь к собственным шагам. Они звонко отдаются на безлюдной площади. Я спускаюсь по главной улице к реке, за которой степь и сосны. Река мне кажется звездной дорогой. Кругом тишина, а гребни волн мигают холодным фосфором. Вселенная — совсем рядом.

Я люблю приезжать в свой город ночью… Но сейчас чемодан я беру без особой радости. Воздуха в легких совсем мало… Лучше бы мне ехать. Черт с ним, в Джезказган, так в Джезказган. И пусть бы просто так, ни о чем стучали колеса, и обсыпал вагоны звездопад.

Я надвигаю на уши воротник плаща. Петя Таланцев спит. Губы его полуоткрыты, волосы сбились на маленький лоб. Я прохожу в тамбур. Стучат на стыках колеса. Стоит в дверях проводница, милое, усталое лицо. Наверное, я смотрю слишком долго, раз в глазах у нее появилось удивление. Тогда я достаю из кармана записную книжку, вырываю из нее листок и говорю:

— Передайте это мальчишке, который едет до Джезказгана.

Соскочил с подножки, прошел мимо вагона, взбежал на железнодорожный мост. Начало моросить. Сразу и не поймешь: то ли снег, то ли дождь. Противно. Мокрая холодная пыль бьет в лицо. Но я не ухожу. Пусть уйдет сначала поезд. Я думаю о том, что утром проводница передаст Пете Таланцеву мою записку. В ней несколько слов. Я прошу, чтобы написал мне, если будет туго. И мой адрес. Я знаю, что он все равно не напишет. И потому не ухожу с моста. Липучая изморось режет глаза, ползет за воротник. Медленно плывут подо мной вагоны. Потом они начинают торопиться к зеленому глазу. Глаз этот мигает, становится красным и сердитым.

«Все, привет, — означает красный свет, — вагонов больше нет, можешь идти домой, парень».

Я иду по скрипучим доскам, пересчитываю ступеньки. Асфальт совсем мокрый. Я сажусь в переполненный автобус. Мужчины вытирают платками лица, женщины поправляют сбившиеся шляпки. Всех их ждет дома уют и тепло. И никто из них не знает, что маленького парнишку Петю Таланцева сейчас очень далеко уносит поезд, куда бы не каждый из них рискнул забраться даже просто так, на пару деньков.

На заводе у нас про Джезказган знали немногие. Парни из нашего отдела посмеялись надо мной и сказали, чтобы я не валял дурака. И что все эти мои штучки очень уж старомодны, и что весь я, как тургеневская барышня, и что это — смешно. В общем-то я с ними мог бы и согласиться. Что особенного, человек вышел в жизнь. Самостоятельность и решительность. И никаких сентиментов. Но ведь они же не видели его! Я говорю им:

— Знаете, что такое бесконечно малая величина? Петя Таланцев. Ясно?

Они смеялись. А мне не работалось. Наверное, так в жизни человека начинается полоса невезения.

Но однажды дома меня ждало письмо. Начиналось оно так:

«Привет из Джезказгана! Здравствуй, Федор. С приветом и наилучшими пожеланиями твой друг Петя. В первых строках своего письмеца сообщу о своей жизни…»

И дальше Петя сообщал, что жизнь в общем у него идет ничего, неплохо. Приняли его хорошо. Учится на электрослесаря. Друг его Вася уже кончает и уйдет, наверное, в армию. Потому что года подошли. И что он ему здорово помог. Около станции Кизил-Жара какой-то «казачонок» схватил с полки его чемодан и прыгнул на ходу. А он не стал за ним прыгать. Но в общем это не очень страшно, потому что в училище все равно кормят и форму уже выдали. И еще он написал, что в Джезказгане большой зеленый парк и сопки и что вечерами они кажутся синими, особенно когда дуют ветры. А про Военно-Грузинскую дорогу он помнит. И что Вася к этому относится одобрительно: об этом можно подумать, чтоб для всех был этот туризм…

Потом он попрощался, еще раз написал «привет» и еще раз — «твой друг Петя». Я вспоминаю, как он сидел у окна в поезде, молчаливый и притихший, и произносил только односложные слова. Значит, парню в самом деле неплохо, раз так расписался.

…Я иду по вечернему городу. Светит много огней. Я тороплюсь на почту. Надо телеграфом переправить ему немного денег. Чудно́. Мне кажется ужасным, что я до сих пор не был в таком милом чудесном городе — Джезказгане. Какой же я, к черту, путешественник!

САПОГОВАЛЯЛЬНАЯ УЛИЦА

Снег всегда белый. И дымки из труб, если дома маленькие и на окраине. А если очень темно, как сейчас, тогда снег синий. Но об этом я думаю просто так. Чтобы отвлечься и не думать совсем о другом. Например, что уже ночь и по улице я иду один. От