Книга Осенью в нашем квартале - Иосиф Борисович Богуславский

Осенью в нашем квартале

ОСЕНЬЮ В НАШЕМ КВАРТАЛЕ

Моросит сегодня с самого утра. И вчера моросило. Возможно, и завтра будет дождь. И еще несколько дней. Потому что уже осень. А осенью всегда дожди.

Я люблю по утрам стоять у окна. Отсюда, сверху, виден весь наш квартал. Он не очень большой. Домов восемь. Если бы меня спросили, чем он отличается от других кварталов нашего города или других городов, я бы, пожалуй, не ответил. Наверное, ничем. Дома как дома. Самое в них примечательное то, что они какие-то очень свежие. Особенно, если нет туч. Тогда в окнах много солнечных бликов. И кажется, что дома улыбаются.

Город весь из таких кварталов. И все-таки наш мне кажется лучшим. Потому что он на самой окраине и прямо из окон можно пожимать лапы высоким соснам. А может, потому, что по утрам его обволакивает туман, который пригоняют ветры с сопок, раскинувшихся совсем рядом, и тогда он кажется прозрачным и задумчивым.

А эта лента асфальта, уходящая в сопки, к заводу? Она лучше смотрится в дождь: блестит, как лоскут фольги.

И еще вертолет… В одни и те же часы пролетает он над нашими крышами. Он перевозит пассажиров на большой аэродром за сопками. Там садятся белые лайнеры. Интересно, как выглядит наш квартал сверху? Я никогда не летал на вертолете. Вот он повис над самыми крышами. Значит, уже семь часов. Значит, сейчас начнет просыпаться квартал.

Одна за другой раскрываются двери подъездов. Все устремляются к «Гастроному». Нет, не за покупками. Просто у «Гастронома» остановка автобуса. В семь десять первый рейс на завод.

Все расписано по минутам. Дом напротив. Подъезд, распахнутая дверь. Худой человек в пальто без единой пуговицы. Сейчас на втором этаже откроется окно и выглянет из него заспанная девчонка. Это повторяется каждое утро. Вот, пожалуйста.

— Папа!

Ну, конечно, папа сегодня забыл завтрак. Он каждое утро что-то забывает. Секунда — и девчонка на тротуаре. Это Надя Зорина, моя лучшая ученица. В руках у нее завтрак, завернутый в газету. Отец треплет ее по щеке.

Дождь моросит реже, квартал становится оживленнее. К подъезду рядом с Надиным домом выкатил свою «Волгу» Виленев, инженер с завода. Что ни говорите, а собственный автомобиль в двадцать пять лет — это не очень здорово. Лицо Виленева — сплошное самоупоение. А как играет ключиками от машины!

Обиднее всего, что Виленев — сосед моего ученика Альки Спешнева. Вот Алька выскочил на балкон, и это ему машет рукой Виленев.

Смешно, но всех жителей квартала я воспринимаю только как родителей, знакомых или друзей моих учеников.

Виленев ловко развернул машину, будто оставил роспись на тротуаре, и укатил. И тут же из подъезда высыпали мои ученики, три пыжистых воробья: Ромка Подкрючкин, Витька Сверчков, Ленька Докин. Так, разумеется, в классном журнале. А вообще просто Крючок, Сверчок и Дока. Опять о чем-то спорят. Наверное, комментируют последнюю футбольную игру. Спор прерывает Алька Спешнев — в футбольных делах непререкаемый авторитет.

У дома Нади Зориной компания останавливается.

— Раз! — пальцы в рот.

— Два! — длинный свист.

— Три! — чудо-свист.

— Четыре! — Надя Зорина в окне.

— Пять! — Надя Зорина на тротуаре.

Считал Алька, свистели Крючок, Сверчок и Дока, смеются все. Можно подумать, что они не виделись целую вечность.

А вчера блестяще сорвали мне урок. Обидно. Всю ночь учил наизусть Пушкина. Думал, будут слушать как завороженные. Ничего подобного. Трудно быть начинающим. Педагогом — особенно.

Три пыжистых воробья скрылись где-то в проеме домов. Надя и Алька идут вместе. Надя пытается пройтись по ребру низкой чугунной оградки. Разумеется, это трудно. Нужна рыцарская поддержка. И потому Надина рука в руке Альки. Надя напевает какую-то песенку, состоящую из одних ля-ля-ля, ля-ля-ля… Для нее и для Альки это означает, что некуда торопиться, пусть себе моросит дождик, и вообще все очень здорово.

Надя и Алька, без сомнения, дружат. Их дружба меня немного смущает. Потому что Алька… В общем, он все время срывает мне уроки.

На тротуаре появился маленький Лешка Пестров, сын нашего директора. Он мчится на самокате, он трубит в ладошку, предупреждая невидимых пешеходов о возможной катастрофе. Что ни говори, а самокат — его лихой конь. Зазеваешься — будешь весь умыт брызгами дождевых луж.

Выезд Лешки Пестрова — верный признак, что времени у меня остается мало. Скорее убрать постель — всего лишь распрямить одеяло и хлопнуть два раза по подушке. Томик Пушкина на книжную полку, тетради в стопку — на столе порядок. Я в восторге, что все так просто.

Но надо еще и поесть. Я пытаюсь налить в стакан кефир. Стакан падает, разбивается. Конечно, спешка. Тогда я пью прямо из бутылки. Нет, это не завтрак. Это стометровка.

Я смотрю в зеркало и вижу лицо совсем неуверенного в себе молодого человека двадцати двух лет. Я всегда такой перед уроками. Когда я перестану их бояться?

Как будто все готово. Можно идти. И тут я вспоминаю, что забыл самое главное — патефон. Я достаю его из-под кровати. Патефон — особая ценность. Старенький, с потертой крышкой, обившимися боками. Что-то вроде семейной реликвии. На внутренней стенке, там, где обычно красуется марка завода, выгравирована надпись: «Глебу от бабушки».

Затем я надеваю калоши, потому что дождь. Говорят, калоши не модно. Чепуха. Не в этом суть.

Итак, теперь все. Пулей лечу вниз. Большие часы на углу квартала показывают без пяти восемь. Я прыгаю через лужицу. Калоши слетают. Галстук сбился куда-то набок, шляпа — на затылок. Поправить невозможно. Руки у меня заняты. В одной — патефон, в другой — тетради, под мышкой — пластинки. И самое заветное желание мое — не повстречаться со своими учениками.

Получается, конечно, наоборот. На школьной лестнице я пробегаю мимо Альки и Нади. Им что, им можно и опоздать. Тем более к новенькому. Для них я все еще новенький. Хотя прошла уже почти целая четверть. Когда же я перестану быть новеньким? Проклятый вопрос! Мне сейчас совсем не до него. Надо скорей в учительскую, привести себя в надлежащий вид. И тут я слышу:

— Скиф приволокся…

Это, конечно, сказал Алька. И я знаю, что «Скифом» называют меня. Обидно, но я не оборачиваюсь. Видеть, как смеется Алька, как улыбается Надя, — что же в этом приятного?

На уроке я раздаю классные сочинения на