Книга Так поступают только девочки - Олег Сергеевич Агранянц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люба моргала глазами, тряслась от страха. Так разнервничалась, что толком повторить не могла. Другую посылать было нельзя, так как Матвеев наверняка сказал, что его должна была сопровождать именно она. Позвали Лену Карпову:
– Поедешь с ней.
И объяснили, что надо делать.
Они поехали.
Вернулись часа через три: Лена, Люба и горемыка Матвей.
Люба и Матвей поплелись в штаб, Лена в лабораторный корпус. Поднялась на второй этаж. Ее окружили.
– Расскажу только девчонкам.
– Все равно все потом узнают.
– Пусть Матвей сам расскажет, я не могу.
Начали уговаривать. Уговорили.
– Ладно. Слушайте. Приехали мы в комендатуру. Быстро нашли нужный кабинет. Там посмотрели Любкины документы, сказали, что она должна допросить Матвеева, выяснить, что произошло, и в случае необходимости принять меры, то есть наложить санкции. Словом, все как говорили в штабе.
Нас отправили в комнату 25 на втором этаже. Там сидели два офицера. В углу – стол со стулом. Любке объяснили:
– Садитесь за этот стол. Сейчас приведут задержанного, он вам доложит, что произошло, и вы примете решение.
Меня посадили в углу. Любка села и стала ждать. Ждали минут десять, потом майор куда-то позвонил и сказал:
– Матвеев сейчас проходит санпропускник. Если хотите ускорить дело, идите туда и приведите его сюда сами.
Любка засомневалась, а я ей говорю: «Иди».
Ей сказали, что надо идти в цокольное помещение в комнату А12. Она поплелась. А пока майор объяснил мне, что перед направлением на гауптвахту всех приведенных в комендатуру пропускают через санпропускник. Там они сдают одежду на обработку горячим паром, а сами проходят через душ.
– Это осталось с войны. Боролись с паразитами. Сейчас пора отменять, да вот не отменяют.
Я подождала минут десять и вдруг… Девочки, может быть, ребята уйдут?
– Давай. Не томи!
Вдруг открывается дверь, появляется вся красная Любка и держит за руку… совершенно голого Матвеева. А тот, мало того, что совсем голый, голова как кочан, подстрижен под нуль. Любка не знает, что делать. Только головой в разные стороны мотает. Я говорю ей: «Садись за стол и допрашивай». Она отпустила руку, которой держала Матвеева, подбежала к столу и плюхнулась на стул.
– Иди к столу, будешь отвечать на вопросы младшего лейтенанта, – приказала я Матвееву, – Расскажешь, что ты натворил.
Говорю как можно строже, пусть думают, что порядки у нас строгие. Матвей поплелся к столу и стал перед сидящей Любкой по струнке. Раньше, когда они шли и она держала его за руку, она старалась не смотреть на его основные места, а тут он стал перед ней навытяжку, все болтается. Она запищала: «Пусть его посадят». Я поднесла стул, а когда он садился, вы не поверите… я увидела у него на заднице круг.
– Какой круг?
– Какой? Какой? Кровавый. Ладно, объясню. Мне Любка потом рассказала, что произошло.
А произошло то, что, когда она пришла в комнату А12, там ей сказали, что солдаты в комнате А14. Она туда. Вошла, а там в центре комнаты прилавок и по ту сторону прилавка, как она выразилась, «голые мужики копошатся». Она «ой!» и ринулась назад, да дверь сразу не нашла и вдруг слышит истошный вопль: «Ой, Любовь Константиновна, ой, Любовь Константиновна, не уходите! Заберите меня отсюда! Пожалуйста, заберите меня отсюда!» Она остановилась и не знает, что делать. Рядом оказался какой-то капитан. Объяснил: «Они сами прошли санпропускник, но вещи еще не готовы. Машина сломалась, минут через десять починят. Ждать будете или придете потом?» Матвей орет: «Ой, Любовь Константиновна, заберите меня отсюда. Вещи потом. Сначала заберите». Любка согласилась: «Заберу». А сама старается на него не смотреть. Тогда капитан, шутник оказался, говорит: «Забирайте его, ведите, куда вам нужно. Только смотрите, чтобы он не сбежал, у нас такое бывает. Держите за руку». Любка проглотила, взяла Матвея за руку и повела на второй этаж.
– А кровавый круг?
– Это особое дело. Матвей рассказал, что, когда его забрали, то посадили в камеру. А там по традиции новичка «прописывают»: сажают на горшок на три часа. А он не выдержал и после двух часов сдался. Два часа и то кровавый круг. Его немного побили и заставили выпить полраковины воды. И теперь он через каждые пять минут по малой нужде бегает.
– Дикость! Кошмар!
– Точно, дикость. Любка рассказывала, что по дороге он ее два раза в туалет таскал. Она ему: «Потерпи», а он: «Не могу. А то…» Она знаете какая трусиха, боится отпустить его руку. Так и, держа за руку, ходила с ним в туалет. Он делал все это, а она держала его за руку.
Ребята начали хохотать. Девчонки на них зарычали:
– Как вам не стыдно! Какой ужас!
– Ну а дальше, – продолжала Ленка, – уж не знаю, что он там Любке наговорил, она написала чего-то и мотает головой, не знает, что делать дальше. Я подошла, взяла листок. Все написано по делу. Поднесла листок майору. Тот посмотрел и сказал: «Все в порядке. Можете его забирать. Только не забудьте сначала одеть».
Пошли назад. Любка норовит его снова за руку взять. Я ей говорю: «Брось. Не дури». Он пару раз в туалет. Она было ринулась за ним. Я ей: «Не дури». Убедила. Но картина была жуткая: две молодых девы в офицерской форме, а промеж них голый парень, наголо постриженный и с красным кругом на заднице. Люди, попадавшиеся в коридоре, останавливались, а один парень оторопел: «Жуть какая. Прямо как в гестапо!» Мы с Любкой красные, а Матвею ничего, даже доволен. «Спасибо Любовь Константиновна, что спасли». А она вообще-то не Константиновна, а Кирилловна. Довели его до цокольного этажа, получили его одежду, он оделся, и мы повезли его сюда. Он два раза пулей из трамвая и в подворотню. Любка-дура хотела за ним бежать. А я ей: «У писсуара, что ли, настоялась? Не видела, как они это делают!»
Кончилось все тем, что Матвей получил то, что ему записала Любка, а ей дали пять суток домашнего ареста. То есть пять дней сидеть дома. Плюс выходной. Неделю сидела дома, пока не оклемалась. К психиатру ходила. Ей-то и арест дали, чтобы оклемалась. Но и потом она
