Книга Брокен-Харбор - Тана Френч

высадили замок – вероятно, с одного удара, – выяснилось, что внутри у нее какая-то труха, явно нечто переработанное. Сквозь щель виднелся черно-белый ковер с геометрическим узором – последняя мода и наверняка высокий ценник.

– Это всего лишь предварительный обход, – сказал я Ричи. – Серьезный осмотр подождет до тех пор, пока криминалисты все не зафиксируют. Сейчас ничего не трогаем, стараемся ни на что не наступать, ни на что не дышать – составляем общее представление, с чем имеем дело, и выходим. Готов?

Ричи кивнул. Я толчком открыл дверь, нажав кончиком пальца на расщепленный край.

Моя первая мысль: если этот коп считает, что здесь беспорядок, у него обсессивно-компульсивное расстройство. Полутемный коридор был идеально прибран: сияющее зеркало, верхняя одежда аккуратно висит на стойке, запах лимонного освежителя. Стены чистые, на одной акварель – что-то зеленое и безмятежное с коровами.

Вторая мысль: у Спейнов есть сигнализация. Навороченная современная панель благоразумно спрятана за дверью, индикатор светится желтым.

Потом я увидел дыру в стене. Кто-то задвинул ее телефонным столиком, но она была слишком большая, и сбоку все равно виднелся зазубренный полумесяц. Тогда-то я и почувствовал тонкую, как игла, вибрацию, начинавшуюся в висках и двигавшуюся вниз по костям в барабанные перепонки. Некоторые детективы чуют это загривком, у кого-то встают дыбом волосы на руках – я знаю одного бедолагу, у которого реагирует мочевой пузырь, что весьма неудобно, – но так или иначе это чувство испытывают все стоящие детективы. Лично у меня гудят кости черепа. Называйте это как хотите – социальная девиантность, психологическое расстройство, внутренний зверь, даже зло – если вы в него верите, – в общем, то, с чем мы боремся всю жизнь. Если оно рядом, распознать его присутствие не поможет самая лучшая подготовка в мире. Ты либо чувствуешь, либо нет.

Я коротко взглянул на Ричи: он морщился и облизывал губы, словно съевший тухлятину зверь. У него ощущения возникают во рту, и ему придется научиться это скрывать, но по крайней мере он тоже чувствует.

Слева от нас была полуоткрытая дверь – гостиная. Прямо – лестница и кухня.

На обустройство гостиной не пожалели времени. Коричневые кожаные диваны, изящный кофейный столик из стекла и хромированного металла. По причинам, понятным только женщинам и дизайнерам интерьеров, одна стена выкрашена в масляно-желтый цвет. Вид обжитой: хороший большой телик, игровая приставка, несколько блестящих гаджетов, полочка с книгами в мягкой обложке, еще одна – с DVD и играми, на полке газового камина – свечи и фотографии блондинистого семейства. Все это должно было создавать ощущение уюта, если бы не покоробившиеся полы, пятна сырости, низкие потолки и неправильные пропорции. Они сводили на нет все, что было создано с такой любовью и заботой, из тесной мрачной комнаты хотелось поскорее выйти.

Занавески почти полностью задернуты – только щелка, в которую заглянули полицейские. Торшеры включены. Что бы тут ни произошло, это случилось ночью, – по крайней мере, кто-то хотел, чтобы я так думал.

В стене над газовым камином была дыра размером примерно с обеденную тарелку. Еще одна, побольше, – рядом с диваном. В темноте смутно виднелись трубы и беспорядочные провода.

Ричи старался не дергаться, но я чувствовал, что у него дрожит колено. Ему хотелось, чтобы эти неприятные минуты поскорее закончились.

– В кухню, – сказал я.

Сложно было поверить, что ее и гостиную проектировал один и тот же человек. Кухня – она же столовая и комната для игр – тянулась вдоль всей задней части дома и состояла преимущественно из стекла. Снаружи был все такой же серый день, а здесь глаза моргали от ослепительного света, какой бывает только у моря. Никогда не понимал радости показывать соседям, что у вас на завтрак, – мне по нраву тюлевые занавески, и неважно, в моде они или нет, – но, увидев этот свет, я почти изменил свое мнение.

За аккуратным садиком стояли еще два ряда недостроенных домов, сурово и уродливо громоздящихся на фоне неба; свисающая с голой балки пластиковая растяжка громко хлопала на ветру. За ними – стена поселка, а еще дальше, за свалкой досок и цемента, там, где земля уходила вниз, – вид, которого я ждал весь день, с тех самых пор, как мой голос произнес: “Брокен-Харбор”. Гладкий, плавный изгиб залива, с обеих сторон окаймленный низкими холмами; мягкий серый песок, тростник, гнущийся под чистым ветром, там и сям у линии воды – пичуги. И море – неспокойное, зеленое, мускулистое – поднялось мне навстречу. Груз того, что находилось с нами в кухне, накренил мир, всколыхнул воду, и она словно готова была вот-вот обрушиться на блестящее стекло.

Те же заботливые руки, которые примоднили гостиную, эту комнату сделали веселой и уютной. Длинный стол из светлого дерева, подсолнечно-желтые стулья; компьютер на таком же желтом деревянном столике; цветные пластмассовые игрушки, кресла-мешки, меловая доска. Карандашные рисунки в рамках на стенах. В комнате порядок – особенно учитывая, что в ней играли дети. Кто-то прибрался здесь вечером, который для всех четверых стал последним.

Не комната, а просто мечта риелтора – только вот невозможно представить, кто теперь захочет здесь жить. Во время отчаянной борьбы стол опрокинули, угол столешницы угодил в окно, и на стекле трещина, разбегающаяся огромной звездочкой. В стенах снова дыры, одна высоко над столом, другая, большая, – за перевернутым замком из “лего”. Все вокруг усыпано крошечными белыми шариками, вывалившимися из распоротого кресла-мешка; на полу валяются кулинарные книги, блестят осколки разбитой рамки с рисунком. Всюду кровь: брызги на стенах, безумные перекрестия капель и отпечатков ног на кафельном полу, широкие мазки на окнах, запекшиеся сгустки, впитавшиеся в желтую обивку стульев. В нескольких дюймах от моих ног разорванный пополам ростомер с картинкой – мультяшный ребенок, взбирающийся по бобовому стеблю с большими листьями. Надпись “Эмма 17.06.09” почти не видна под свернувшейся кровью.

Патрик Спейн лежал ничком на полу в дальнем конце комнаты, там, где устроили игровую зону, среди кресел-мешков, мелков и книжек с картинками. Он был в покрытой высохшими темными пятнами пижаме – синяя рубашка и штаны в бело-синюю полоску. Одна рука согнута под телом, другая вытянута над головой, лицо повернуто к нам: очевидно, до последней секунды он пытался ползти, добраться до детей – причину можете выбрать сами. Светловолосый, высокий и широкоплечий парень; судя по телосложению, когда-то, возможно, играл в регби, а теперь уже начинал расплываться. Чтобы напасть на него, нужна немалая сила, ярость или безбашенность. Кровь в растекшейся из-под его груди луже загустела и потемнела. По всему полу – чудовищная сеть мазков, отпечатков