Книга У пилота в плену - Алексей Николаевич Лучников

болото.

Светлые дни мажет черная тушь.

Ангелы губят случайным уходом

Тысячи взрослых ослабленных душ.

Сколько еще не случилось объятий?!

Сколько любви не слюбилось еще?!

Ты ничего не успел к этой дате,

Но этой жизнью ты был восхищен.

Больно. Как больно… и боль не утихнет.

Страшно. Как страшно мир видеть пустым.

В нем ты невидимый ангел-хранитель,

А не товарищ, не внук и не сын.

Дождемся…

Лето-писатель поставило точку.

Осень-редактор срывает листы.

В зимние книжные впустят досрочно,

Там мы дождемся о веснах посты.

Первый снег

День возвращается обратно из постели

Ползком в размоченную в кофе суету.

Остатки осени уже отшелестели,

На первоснежную меняясь пустоту.

Никто не ждал вчера, но рыжая девчонка,

Неделю яркую с ветрами покружив,

Без украшений золотых ушла по тонким

Печалям брошенной березовой межи.

Для коммунальщиков погода усложнилась.

Дворняги греются в дыханье теплотрасс.

Забились голуби в чердачную унылость.

Так наступает у природы тихий час.

Замри и ты, моя запасливая память.

Листок упал. И не вживить обратно в ветвь.

Я не решался в жизни многое исправить…

Мой гений горд, а дух мой слаб, скорее, даже ветх.

Зима идет. Ее голодные сугробы

Съедят ошибок падаль, словно обнулив,

Закаты теплые, холодные восходы

И весь накопленный за осень негатив.

Книгатив

Лежишь – матрасы мнешь. От книг и разговоров нет опыта – по ним чужой проходишь путь. Попробуй вечером вглядеться в мониторы домов. Там в спаме быта можно утонуть. Избавься ты от этих дуг, что над глазами – их хмурый вид, как раритетный механизм… Увы, твое лицо стареет, и с годами его с лихвой морщинит гнусный пессимизм.

Смешно, в дожде ты видишь тучные отбросы, небесный отжим, мусор, облачную слизь. Они стремительно стекают по откосам и проникают через плинтус в твою жизнь. Среди людей невзрачна, как в толпе монахов, уныло топчешь взглядом контуры теней, не понимая, в чем причина псевдострахов, легко сжигающих сетчатку светлых дней. Ты брезгуешь лучами солнца откровенно, не входишь чувствами в рассветные дары. Читая Кинга днем в обложках толстостенных, вновь погружаешься в «фантастные» миры. Текучесть букв, узоры слов, страниц касанья, как корвалол, кренит в покой спонтанный нрав. Свободно отдаешь себя на истязанье Ллюбому автору, кто в выдумках был прав.

Одна зима тебя по-прежнему не бесит, пледово-кресельные дни уходят в сток. И с новым снегом грузишь сборник старых песен – из «нулевых» неактуальный русский рок. Так скрупулезно, тихо, с леностью упрямой кладут снежинки на асфальт сырой винты. Зстыв, их позвонки хрустяще-шепеляво тропой копируют от криперсов следы.

Тайком в дневник запишешь прелесть первоснега, короткий кайф, кривя душой, похоронив. Начнешь сначала все с кроватного забега: старт одиночества, бесцельный книгатив.

Себе

Ты не поэт. Не будешь признан.

В дурном потоке стиходелов

Чуть, может, более умело

Утонет твой бездарный призрак.

Ты человек. Не надо хлопать.

Но лесть не сгубит эгоиста.

Ты в альманахе будешь издан,

Что в воздухе оставит копоть.

Ты не пример для подражаний,

Не грезишь титулом кумира.

Тщеславность в рамках нивелира

На градус ниже ожиданий.

Ты не умеешь выделяться,

В печатном слове бить банальность,

Держась за камень-гениальность,

Своим сарказмам умиляться.

Но время выделит седины,

И под тисками убеждений

Кусты твоих стихотворений

Заполнят книжные витрины.