Книга Последняя гостья - Меган Миранда

Он дотянулся до свисающей пряди моих волос, легонько дернул за нее и отпустил.

— У тебя волосы изменились.

— А-а. — Я провела ладонью сбоку по голове, приглаживая волосы. Вид моей прически изменился не в результате активных действий, а скорее как следствие движения по пути наименьшего сопротивления. Я выждала год, пока отрастет мелирование и волосы снова станут темно-каштановыми, а затем обрезала их по плечи, сохранив косой пробор. Вот в чем отличие отношений с людьми, с которыми видишься только летом: в переменах нет никакой постепенности. Мы росли скачками. Менялись внезапно.

— Ты выглядишь старше, — и он сразу же добавил: — Ничего плохого в этом нет.

Я почувствовала, как теплеют мои щеки, и поспешила поднести кружку ко рту, чтобы скрыть румянец. Все дело было в спиртном, и в ностальгии, и в этом доме. Как будто все и всегда на грани взрыва. Летний психоз, называл это состояние Коннор. И название привилось без каких-либо стараний с его стороны.

— Мы и правда старше, — ответила я, вызвав у Паркера улыбку.

— Может, тогда перейдем в гостиную? — спросил он, а я так и не поняла, над кем он потешается — над собой или надо мной.

— Сбегаю только в ванную, — сказала я. Мне требовалось время. Паркер умел смотреть так, что казалось, будто ты единственное, что в мире достойно внимания. До Лус я видела, как он прибегал к этому взгляду десятки раз с десятком других девчонок. Не хочу сказать, что я о нем никогда не задумывалась.

Я прошла через холл и скрылась за боковой дверью. В этой ванной комнате ничем не закрытое окно, обращенное к океану, находилось прямо над унитазом. Все окна в доме, откуда открывался вид на воду, оставались незашторенными. Будто в противном случае о присутствии океана можно было забыть. Песок и соль, казалось, проникают здесь повсюду — набиваются в зазор между бордюром и проезжей частью, вызывают ржавение машин, непрестанно атакуют деревянные фасады магазинов вдоль Харбор-драйв. Проведя пальцами по волосам, я уловила соленый запах ветра.

Пока я плескала в лицо водой, мне показалось, что под дверью прошла тень. Я закрыла воду и уставилась на дверную ручку, затаив дыхание, но ничего не произошло.

Просто померещилось. Всплыла надежда из давней памяти.

В этом заключалась странность дома Ломанов: ни на одной внутренней двери не было замка. Я так и не поняла, то ли это конструкторский просчет — выбор в пользу гладких круглых ручек в старинном стиле, — то ли он предназначался для того, чтобы подчеркивать элитарность. Для того чтобы перед закрытой дверью всегда приходилось делать паузу, чтобы постучать. И напоминал о неких ограничениях, свидетельствовал, что здесь невозможны секреты.

Так или иначе, по этой причине я познакомилась с Сэди Ломан. Здесь, в этой самой комнате.

* * *

До этого мне уже случалось видеть ее. Шло лето после выпускного, минуло почти шесть месяцев со смерти моей бабушки. Ледяная дорожка, сотрясение мозга, а затем инсульт, в результате которого я осталась последней из Гриров в Литтлпорте.

Меня, необузданную и опасную, пронесло рикошетом через всю зиму. Я доучилась благодаря щедрости клиенток, записывающихся на макияж, и особым обстоятельствам. Становилась поочередно и в равной степени непредсказуемой, и ненадежной. И все же находились такие люди, как Ивлин, соседка моей бабушки, которые время от времени подкидывали мне мелкую работу и следили, чтобы я кое-как перебивалась.

Но тем чаще и ближе я сталкивалась с тем, чего не имела.

Вот она, беда таких мест, как это: все происходит у всех на виду, в том числе и жизнь, которой тебе никогда не видать.

Старайся свести концы с концами, держи все под контролем — и сможешь открыть на набережной лавчонку и продавать мыло ручной работы или же организовать банкетную службу на кухне местного отеля. Можешь зарабатывать себе на жизнь или на подобие жизни вдали от берега, в море, если достаточно любишь его. Можешь продавать мороженое или кофе от магазина, который функционирует в основном четыре месяца в году, и благодаря этому продержишься. Можешь иметь мечту, если готова пожертвовать чем-нибудь ради нее.

Ровно до тех пор, пока остаешься невидимой, как и было задумано.

* * *

Ивлин наняла меня на вечеринку «Здравствуй, лето!» к Ломанам. Я переоделась в форму — черные брюки, белая рубашка, волосы собрала в хвост на затылке. Она предназначалась для того, чтобы не выделяться, оставаться незаметной. Когда я сидела на опущенной крышке унитаза и обматывала основание ладони туалетной бумагой, мысленно чертыхаясь и пытаясь остановить кровь, дверь открылась и бесшумно закрылась вновь. Сэди Ломан застыла лицом к двери, прижав к ней ладони и наклонив голову.

Когда встречаешь человека, который прячется в ванной, сразу же понимаешь о нем кое-что.

Я прокашлялась и резко встала.

— Извините, я просто… — и я попыталась обойти ее по широкой дуге, прижимаясь к стене и стараясь оставаться невидимой и невзрачной.

Она даже не попыталась разглядывать меня не так оценивающе.

— Я не знала, что здесь кто-то есть, — произнесла она. Никаких извинений, потому что Сэди Ломан ни перед кем и не должна извиняться. Она ведь у себя дома.

Розовый румянец пополз вверх по ее шее — эту реакцию мне предстояло досконально изучить в дальнейшем. Как будто это я ее застукала. Проклятие светлой кожи, объясняла она позднее. Как и бледные веснушки на переносице, которые молодили ее, поэтому ей приходилось чем-нибудь компенсировать излишне юный вид.

— С тобой все хорошо? — спросила она, нахмурившись и глядя, как кровь пропитывает туалетную бумагу на моей кисти.

— Ага, просто порезалась. — Я прижала бумагу к ранке, но это не помогало. — А с тобой?

— Да так, сама понимаешь, — неопределенно отозвалась она, помахав рукой. Но я не понимала. Тогда еще нет. Только потом разобралась, что значит этот небрежный жест — все эти Ломаны.

Она протянула руку к моей руке, подзывая меня к себе, и мне не оставалось ничего другого, кроме как подчиниться. Размотав бумагу, она наклонилась и поджала губы.

— Надеюсь, у тебя сделана прививка от столбняка, — сказала она. — Первый признак — спазм челюстей, — она сжала челюсти, клацнув зубами. — Жар. Головные боли. Мышечные спазмы. До тех пор, пока не потеряешь способность глотать или дышать. Далеко не самая быстрая смерть — вот о чем я. — Она подняла на меня взгляд ореховых глаз. Стояла она так близко, что я видела стрелки, наведенные под ее глазами, и легкую неровность там, где дрогнул ее палец.

— Это я ножом, — объяснила я, — на кухне.

А не грязным гвоздем. Я считала, что от таких ран бывает столбняк.

— А, вот как, ну все равно. Будь осторожна. Любая инфекция, попадающая в кровь, может привести к сепсису. И если уж речь об этом, тоже удовольствие так себе.