Книга Смерть в катакомбах - Ирина Лобусова

Правду сказать, для кабаре это был удачный выбор. Немецкая скрупулезность новой управляющей, ее железное умение руководить и добиваться дисциплины превратили «Парадиз» в процветающее заведение, одно из лучших в городе.

Однако ни артисты, ни персонал заведения не любили жестокую, бескомпромиссную и абсолютно лишенную всех человеческих чувств управительницу. За ее внешность — Матильда была низкорослой, очень полной, с лицом, покрытым бородавками, и с жирными складками у шеи — они прозвали ее Жабой. И все боялись появления Жабы до полусмерти — потому что самым обычным делом были увольнения и штрафы, можно сказать, ни за что.

Едва Танечка Малахова закончила с костюмом, как на пороге появилась Матильда. Критическим взглядом она принялась осматривать вытянувшихся в струнку девиц.

Одну из них толкнула в грудь:

— Мятое платье, оборванные оборки! Вон!

Досталось и другой:

— Жирное пятно на юбке! Пфуй! Русиш швайне! Вон! Костюмы сдать!

Когда поравнялась с Таней, искривила губы в узкую полосу:

— Что ты вымазалась, бестолочь? Здесь тебе не панель! Сотри румяна с морды! Иначе вон со сцены!

Варе ничего не сказала, так как побаивалась ее контактов с офицерами. Еле живые, девушки выпорхнули на сцену. У Танечки подкашивались ноги, однако она просто заставила себя успокоиться.

Вспыхнул яркий свет, зазвучала громкая, задорная музыка, захлопали посетители… Шоу началось.

Собственно, выступление полуголых девиц никто и не смотрел. Публика откровенно скучала, накачивалась дорогим шампанским и ходила от столика к столику. Подобная концертная программа — девицы в скудных ярких костюмах и бесшабашные танцы — была не внове. Нечто похожее предлагало каждое кабаре, а потому завсегдатаям уже успело приесться это зрелище. Привыкли и танцовщицы — к тому, что на них никто не смотрит, и во время их выступлений бесконечно снуют официанты, стучат тарелки, звенят бокалы, а большинство посетителей кричит, иначе один другого просто не услышит…

К концу первого танца зал был забит под завязку. Даже возле стены стояли люди. И Жан успешно разогнал очередь на улице, а затем спрятался в теплоту забитого людьми зала, с трудом пытаясь согреть ладони, заледеневшие на январском ветру.

Матильда тоже потирала руки, стоя за стойкой бара, не забывая напоминать бармену, чтобы тот предлагал посетителям дорогое розовое шампанское, партию которого они получили сегодня.

Танцовщицы успели отбарабанить три танца, когда Матильда, оставив в покое бармена, величественно, как фрегат под всеми парусами, проплыла сквозь заполненный зал и скрылась в коридоре, ведущем к артистическим уборным.

Миновав гримерку девиц и непроизвольно презрительно скривив губы, она прямиком направилась к уборной артиста Кулешова. По дороге Жаба менялась — ее величественность сменилась подобострастием и можно даже сказать — заискиванием, чего просто невозможно было предположить в ее мощной фигуре.

— Господин Кулешов! — Голосом слаще меда Матильда проворковала у двери уборной артиста, осторожно стуча в тонкую фанеру костяшками пальцев. — Скоро ваш выход. Позволите мне войти?

Ответом была полнейшая тишина. Матильда постучала еще раз, сильней, дернула дверь за ручку — снова никакого ответа. Изменившись в лице, она, не сдерживаясь, забухала кулаком в дверь.

На шум высыпали все — и работники кухни, и танцовщицы. После пятого танца девиц сменил на сцене молодой гитарист. Пестрые, в концертных костюмах, они заполнили весь коридор, тихонько переговариваясь между собой. Матильда быстро навела бы среди них порядок, но теперь ей явно было не до этого.

— Господин Кулешов! — Она била кулаком в дверь изо всех сил. — Что это за шутки? Немедленно открывайте! Публика ждет!

— Так он же ушел, — раздался сзади робкий, тихий голос Танечки Малаховой, после ссоры следившей за любовником. Кто-то из девиц вытолкнул ее вперед.

— Что ты сказала? — Матильда обернулась с такой резвостью, словно услышала выстрел.

— Так ведь он… оделся… — На глазах перепуганной Танечки выступили слезы. — В пальто оделся… И ушел. Я видела, как он уходил. Нету его.

— Русиш швайне! — дико завизжала Матильда и вдруг изо всех сил хлестнула Танечку по щеке, да так, что на нежной коже сразу выступило красное пятно. — Молчать! Не сметь врать, грязная сволочь! Он не смог уходить перед своим выступлением! Никогда! — Дальше последовала сочная немецкая брань.

Охнув и схватившись за щеку, Танечка зарыдала и бросилась прочь. Ее подруга Варвара специально толкнула ее к стене, чтобы спрятать от разъяренной Матильды.

— Позвать Жана! — визжала та.

Появился Жан, уже предупрежденный о страшном скандале. В руке он нес инструменты, которые прихватил по дороге.

— Открывай! — скомандовала Жаба, на лице которой менялись все цвета радуги. — Открыть дверь!

Жан подковырнул замок стамеской, повозился с ним. Раздался хруст. Оттолкнув его, Матильда ворвалась в гримерную. Швейцар стал в дверях, стараясь не пустить девиц внутрь.

Кулешов сидел перед ярко освещенным зеркалом. На нем все еще был шелковый халат, расшитый золотистыми драконами, — он всегда надевал его перед выступлениями, гримируясь.

— Господин Кулешов… — Матильда остановилась за его спиной.

Жан первым все понял. Страшно переменившись в лице, он стремительно вошел, захлопнув дверь прямо перед носом девиц. Затем начал креститься.

Матильда уставилась на отражение в зеркале. А затем, попятившись, обеими руками зажала рот. Красавца артиста больше не было. Было ясно, что Кулешов умер. Но как он умер! В гримерном зеркале отражался мумифицированный труп. Лицо артиста почернело и съежилась, как печеное яблоко. Руки, вцепившиеся в столик, были похожи на птичьи когти. Выпученные глаза вывалились из орбит. Кроме того, от тела шел очень неприятный запах. Этот ужасающий запах гниения заполнил всю комнату и, казалось, даже просачивался сквозь стены.

Ни Матильда, ни Жан за всю свою долгую, богатую приключениями жизнь никогда не видели подобного зрелища. Было в этом что-то мистическое, зловещее — молодой, цветущий, красивый человек, который вдруг превратился в высохший труп…

Будь на месте Матильды женщина с более слабым характером, она тут же упала бы в обморок, и никто не посмел бы в том ее обвинить. Но Матильда только поджала губы, превратившиеся в сплошную белую полосу, и, повернувшись к Жану, процедила:

— Мы пропали.

Запахивая кричаще яркую ливрею дрожащими руками, Жан молчал…

А в зале гитарист выбивался уже из сил, но публика начинала ворчать. Вдруг послышался крик:

— Кулешова давай! Вали со сцены! Уберите эту тоску! Кулешов!.. Кулешов!..

Выкриков из зала с каждой минутой становилось все больше и больше, и, оборвав свое выступление, гитарист со слезами на глазах, под свист, буквально сбежал со сцены.