Книга Правда о Салли Джонс - Якоб Вегелиус

Глава 7

Обезьяна убийцы

Я пролежала в лодке две ночи и два дня.

Сперва я боялась, что рассвирепевшие люди с пристани найдут меня. Я лежала, прислушиваясь, готовая в любую секунду отвязать веревку и вытолкнуть лодку на открытую воду. Река была моим путем к отступлению. Но если я покину наше старое место стоянки, как Старшой найдет меня, когда полиция его отпустит?

Должно быть, поздней ночью я в конце концов уснула от изнеможения. Меня разбудил холод, и я укрылась парусом, спасаясь от промозглого рассветного тумана, поднимавшегося с реки.

Наступивший день был, пожалуй, самым длинным днем в моей жизни. Воды Тежу, шелестя, бежали мимо, солнце еле-еле ползло по небу. Я все время ждала, что услышу голос Старшого или увижу его лицо – увижу, как он смотрит на меня, перегнувшись через край причала. Почему он не идет? Ведь полицейские наверняка отпустили его, как только разобрались, что произошедшее с Морру – несчастный случай.

Когда снова спустилась тьма, я от волнения не могла найти себе места. Где Старшой? Неужели полиция до сих пор не отпустила его? Почему? Человек в суконном пальто здорово напугал меня. Что он сделал со Старшим?

От холода и страха я всю ночь не сомкнула глаз. Я сильно устала, но тем быстрее крутились в моей голове ужасные мысли. Все напоминало страшный сон. «Хадсон Квин» утонула, Старшой исчез. Я же понятия не имела, что мне теперь делать.

С солнцем пришло тепло, и я наконец уснула. На этот раз я, должно быть, проспала довольно долго, потому что, когда проснулась, солнце уже поднялось высоко. Волнение и страх снова всадили в меня свои когти. В довершение всего живот сводило от голода.

Когда начало смеркаться, я поняла, что еще одну ночь я не продержусь. Я должна как-то остановить этот бешеный поток мыслей. А еще нужно поесть.

На ум мне пришло только одно место. «Пеликану». Сеньор Баптишта накормит меня. И наверняка удивится, что я пришла одна. Он поможет мне найти Старшого.

Стемнело. Под покровом темноты я вылезла на причал и нырнула в переулки Алфамы. Опустив фуражку пониже на глаза, я продвигалась вперед, избегая света фонарей. Но когда я переходила через трамвайные пути в том месте, где Руа-даз-Эшколаш-Жерайш делает поворот, меня все же заметили. На улице возле табачной лавки играли в карты какие-то мужики. Один из них увидел меня и закричал:

– Смотрите! Та самая обезьяна! Обезьяна убийцы!

Люди вокруг начали озираться. Кто-то показывал на меня пальцем. Я прибавила шагу, стараясь не оглядываться. Я свернула на Руа-ду-Салвадор и уже видела вывеску над «Пеликану». Оставалось совсем немного. За спиной я слышала громкие голоса. Из окон и приоткрытых дверей высовывались любопытные лица. Передо мной несколько человек обернулись.

– Лови обезьяну! – крикнули у меня за спиной. – Это обезьяна убийцы! Хватай ее!

Шедшие передо мной люди широко расставили руки и преградили мне путь. Сердце в моей груди колотилось как бешеное.

Я свернула в какую-то подворотню. Двор был погружен во тьму. В углу я увидела водосточную трубу и полезла наверх. Возбужденные голоса моих преследователей, ворвавшихся во двор, эхом отдавались от стен домов. Я продолжала ползти, не глядя вниз.

Через несколько минут я сидела, съежившись, на крыше в нескольких кварталах оттуда. Я вся дрожала. Сердце колотилось так же отчаянно.

Постепенно дрожь стихла. Я раскачивалась взад и вперед, пытаясь унять сердцебиение. Надо двигаться дальше, думала я. Надо раздобыть что-то поесть. Больше ничего разумного в мою бестолковую голову не приходило.

Вскоре я смогла вычислить, где нахожусь. Сверху город выглядел совсем по-другому. Ноги едва держали меня, поэтому я встала на четвереньки, чтобы не оступиться на черепице и не сорваться вниз. Несколько раз мне пришлось перепрыгивать с одного дома на другой. Это был кошмар.

Наконец я оказалась на выступе крыши прямо напротив «Пеликану». Я осторожно глянула вниз. У сеньора Баптишты посетителей было навалом. Кто-то курил у дверей. По переулку разносились шум и смех. Хватит ли мне смелости спуститься?

От голода кружилась голова, сводило желудок. Я снова забралась на конек. С обратной стороны был внутренний двор с помойными баками. Я осторожно сползла по водосточной трубе и начала копаться в баках. Мне повезло. Кто-то выбросил мешок с черствым хлебом.

Закинув мешок на плечо, я полезла по водосточной трубе обратно и дальше, вверх по крыше, пока не нашла укромное место за трубой. Там я съела свой хлеб. Корочки были такие сухие, что мне пришлось размачивать их в водосточном желобе.

После сытости на меня навалилась усталость. Я прислонилась к трубе и стала смотреть на огромный город. Тысячи огоньков мерцали в черной ночи. Они светились так безмятежно и радушно. Но только не для меня. Я осталась одна. Повсюду подстерегали опасности.

Я так и слышала пронзительные выкрики:

«Смотрите! Это та самая обезьяна! Хватай ее! Это обезьяна убийцы!»

Обезьяна убийцы.

Почему они так сказали?

Когда до меня дошло, почему, по спине пробежал холод.

Они решили, что Старшой – убийца.

Что он убил Морру.

А вдруг полиция думает точно так же?

Может, поэтому они его и не отпускают?

А вдруг Старшой попадет за решетку?

Глава 8

Песня

Так я и просидела на крыше всю ночь. Меня терзали разные мысли. Только когда начало светать, я смогла привести их в порядок. Все будет хорошо. Ведь не я одна видела, как Морру упал в воду. Любой, кто стоял в тот вечер на набережной, подтвердит полицейским, что это был несчастный случай. Старшой не убийца. Поэтому его обязательно освободят. Что бы там ни кричали глупые люди на улице.

Теперь мне надо немного поспать. А после я наверняка придумаю, как повидать сеньора Баптишту.

Я обнаружила на крыше люк и спустилась на крошечный грязный чердак. В нос ударил запах голубиного помета. Здесь меня никто не найдет, и я отдохну.

Живот снова заурчал. У меня оставалось еще несколько кусочков хлеба. Пошарив в карманах, я нащупала там кое-что еще. Я вытащила тонкую серебряную цепочку и какую-то секунду смотрела на нее, не узнавая. А потом вспомнила. Это же украшение, которое Морру обронил на пристани.

На цепочке висел медальон. Я аккуратно открыла крышку. Внутри лежал локон, перевязанный тонкой красной ленточкой. На внутренней стороне крышки был нарисован чей-то портрет, а под ним что-то написано.