Книга Коронованная пешка - Полина Ордо

А если нет?

Но мне-то не привыкать, а вот у Коня, похоже, гордость была нетоптаная.

— Ну хоть в чём-то Владислав Андреевич ценит безопасность.

— Если бы в этом дело было. Эле такие неприятности не нужны.

— Что-то слишком много информации для меня. Кто такая Эля?

— Невеста его.

В ушах раздался треск: это рвались все шаблоны моего закостеневшего восприятия.

— Эм, — я попыталась что-то сказать, но слова словно исчезли куда-то. Что-то такое становится новой дурной привычкой.

— Расслабься, это брак по договорённости. Поэтому Влад так и беснуется. Эля ему поперёк горла стоит. Она девочка хорошая, а достался ей…

— … мудак. Чего же тогда папочка его не приструнит? Неужели он сам не понимает, чем всё закончится?

— Папочка сынка оберегает. Поверь, жизнь у них была нелёгкая.

Выразительно изогнув бровь, замолчала. Похоже, справки наводить я разучилась. Надо Женю подключить, пусть поможет. Что-то я не видела трудностей на пути этого «золотого» мальчика.

По крайней мере, таких, какие были у меня.

…Ключ привычно скрипнул в замке. Надо смазать. Мысленно поставила себе галочку, чтобы снова не забыть.

— Лера! — быстро скинув туфли, повесила сумку на вешалку. — Лера?

— Тс! Ты чего кричишь? — шелест домашних тапочек прекрасно сочетался с укоризненным тоном женщины.

— Что? Спит?

— Я не сплю! — немного хриплый оклик едва не заставил Леру вспыхнуть от гнева.

— Я его только уложила! — яростно шепча, Лера скрестила руки на груди, злобно посматривая на меня. — Ты знаешь как это сложно?

— Ну прости, я решила, что если есть время, то почему бы не заскочить, — шепча в ответ, торопливо расстёгивала пиджак. — Я не знаю, когда потом освобожусь… — пиджак отправился к сумке. Бросив на неё взгляд, хлопнула ладонью себя по лбу. — Лекарство и деньги. Напомни мне, чтобы я перед уходом их достала. Хорошо?

— Хорошо, — Лера уже сменила гнев на милость, озадаченно подглядывая через полуоткрытую дверь в зал. Отряхнув передник от муки, кивнула мне и ушла на кухню.

— Спасибо! — моя благодарность улетела ей вслед, оставшись незамеченной.

Нервно пригладила волосы и осторожно потянула дверь на себя.

В зале было достаточно светло. Папа, как всегда, сидел в любимом кресле-качалке, накрывшись полосатым пледом. Перед ним на высоком и узком кофейном столике стояла шахматная доска.

Книжные шкафы и прочая мебель привычно покрывалась пылью. Отец не притрагивался к ним, только к шахматам. Даже аккуратно застеленная кровать, стоявшая возле окна казалась мне заброшенной.

Услышав мои шаги, отец обернулся.

Очки-половинки сползли на нос, седые всклокоченные волосы торчали как попало, а лицо начало зарастать щетиной. Опять не даётся.

— Добрый день.

— А! Здравствуйте! — отец переменился в лице. — Лера, почему ты не сказала мне, что у нас гости? Вы садитесь, уважьте старика.

Папа махнул рукой на свободный стул, недалеко от столика.

Я поджала губы и нерешительно прошла через комнату, осторожно присаживаясь на стул. Боясь смотреть отцу в глаза, вперилась взглядом в шахматную доску.

Испанская партия. Папин любимый дебют шахматной партии. Мы частенько разыгрывали его, когда было свободное время.

Оглядывая фигуры, заметила, что одна пешка стоит не на своём месте:

— е-два на е-четыре, — передвинула фигуру на нужное место.

— Вы любите играть в шахматы?

— Да, люблю.

— Тогда, может, сыграете со мной?

Дверь приоткрылась и к нам заглянула Лера. Услышав скрип, отец обернулся и ворчливо забубнил.

— Где Тая? Ты же говорила, что она придёт!

Женщина, словно уходя от ответа, вцепилась в свои рыжие кудри, поглядывая на меня. Я лишь отрицательно мотнула головой.

— Я позвоню ей, Вадим Алексеевич.

— Позвони. Совсем про отца забыла…

Сдерживая слёзы, поджала губы и вернулась к шахматам.

— Ну что же, милая дама, ходите. Уступаю вам белые.

— Слон бэ-пять.

Отец лениво покачивался в кресле, безразлично рассматривая доску.

— Пусть будет слон на цэ-пять.

Я оперлась локтями на стол, внимательно следя за фигурами. Отец привычно двигал их, вслед за мной. Мне так хотелось сказать ему хоть что-нибудь, но слёзы душили так, что я вынужденно молчала.

— Вы к Лере пришли?

— Что? — встрепенувшись, подняла голову и посмотрела папе в глаза с какой-то странной мольбой и надеждой.

— К Лере?

Нет, болезнь сильнее. Мне надо бы уже привыкнуть, но это так тяжело.

— Да, к ней.

— Ко всем ходят гости, а про меня родная дочь забыла! Тая, Тая… — причитая и еле шевеля губами, папа вдруг начал клевать носом.

Я не стала его беспокоить. Дождавшись, пока он задремлет, поправила плед. Слишком сильная слабость у папы. Сейчас поспит, проснётся и даже Леру с трудом вспомнит. Меня и подавно, пусть и моя фотография стоит за стеклом на одном из шкафов.

— Белые ходят. Шах и мат, — щелчком пальца уложила фигурку короля набок.

Выходила я не особо прячась. Выложила деньги и лекарства, по привычке скомкала пиджак и обернулась лишь на торопливые шаги Леры.

— Что, не вспомнил?

— Он уже давно не помнит меня, Лер. Ты же понимаешь, что это… — слова путались на языке. Мне было страшно признавать такую чудовищную правду.

— Когда придёшь в следующий раз?

— Я… я не знаю, позвоню. Лера, смажь замки. Хорошо?

Неспешно обулась и вышла, думая о своём. Наверное, мне стоило расплакаться, но вместо этого лишь шумно втянула носом воздух и запрокинула голову, щуря слезящиеся глаза.

Хватит себя жалеть.

Давай, Тая, соберись. Ты же знала всё давным-давно. Альцгеймер не щадит никого.

Никого…

— Тая?

Встрепенувшись от оклика, дёрнулась всем телом и повернулась лицом к Слону.

— Что?

— Я зову-зову тебя, а ты как глухую шапку надела.

— Прости, задумалась. И что же это за трудности у Влада?

— Ты о чём? — мужчина нахмурил лоб и задумчиво почёсывал лысину: свободных мест для парковки не было.

— Ну, ты сказал, что жизнь у Самировых была нелёгкая.

— Владу было тринадцать, когда его мать под жутким коктейлем из наркоты и алкоголя выпала из окна. Понятно, что написали совсем другое. Несчастный случай и всякое такое. Отец его не просто избаловал, а залюбил. Сложно судить его за это. У меня, правда, детей нет, но в чём-то я понимаю Андрея Геннадьевича. Поэтому хоть и грожусь на Влада, возмущаюсь, но жалею.