Книга Штамп Гименея - Татьяна Веденская

– Прекрати, ты ее разбудишь! – Жена довольно улыбалась, глядя на то, как Андрей (мой Андрей!!!) нежно тормошит кулечек с этой самой новорожденной дочерью.

– И пусть проснется! И пусть! Пусть покричит, я послушаю ее голос, – смеялся Андрей и целовал, не переставая, то кулек, то свою «ужасную» жену.

Меня словно бы парализовало. И как это мне не пришло в голову, что все эти пять лет мой принц живет вполне нормальной семейной жизнью, добавляя в нее немного перца с моей помощью. Ярость, которая, вполне может статься, заложена во мне генетически, так как до сего дня она ни разу не проявилась, залила мне рассудок до самых краев. Я схватила первое, что попалось мне под руку, и с диким криком шарахнула это что-то об пол. Оказалось, это была ваза, в которую торговцы цветами ставят товар. Видимо, товар временно был раскуплен, а вазу за ненадобностью оставили стоять на подставке в углу.

– Что вы делаете?! – налетел на меня охранник после минутной паузы, в процессе которой он таращил на меня глаза и хватал ртом воздух.

– Идите вы в задницу! – заорала я, неадекватно вращая глазами. – Видеть вас всех не могу.

– Тут сумасшедшая, – крикнул охранник и принялся за руку вытягивать меня из моего укрытия. Я достойно упиралась и пыхтела.

– Отстань от меня, кретин. Подумаешь, ваза. У меня жизнь рушится.

– Дура. Сейчас милицию вызову! – грозил охранник, пытаясь отцепить мою руку от поручня.

– Валяй, – кивнула я, потому что тоже душевно желала чего-то громкого, торжественного и исчерпывающего. Например, бригаду ОМОНа. И тут я увидела, что Андрей смотрит на меня изумленными глазами, в которых на поверхности изумления еще плещется и испуг.

– Может, сама уйдешь? – уже слабее и даже жалобнее спросил охранник, поняв, что меня можно выкурить из Храма нового человека либо подобру-поздорову, либо с применением подотчетных спецсредств типа дубинки. Применять ко мне дубинку старичку совершенно не хотелось.

– Да. Я обязательно уйду. И обязательно сама! – громко и демонстративно сказала я. Потом решительно выдернула свою руку из клешни охранника и гордо проследовала к дверям.

Битое стекло скрипело у меня под ногами. Стояла испуганная тишина. Я приблизилась к Андрею, который побледнел и как-то мелко и противно затрясся в ожидании неизбежного. Господи, да ведь он до дрожи боится скандала. Только и всего! Его жена даже не подозревала о моем существовании. Она так смотрела на меня… Взглядом молодой матери, которая случайно столкнулась с психом. В ее глазах не читалось ничего, кроме страха за ребенка.

Может быть, из-за ее нежного и какого-то восторженного отношения к только что народившемуся дитяти, а может, из-за нежелания разбивать семью, я прошла мимо Андрея, ни на секунду не замедлив шага, даже не кивнув. Он напряженно застыл, склонившись над своим сыном, делая вид, что мальчишке что-то попало на куртку. Когда я уже закрыла стеклянную дверь, Андрей обернулся и встретился со мной взглядом. В его глазах застыл немой вопрос. «Зачем? Зачем тебе все это надо?» Хороший, кстати, вопрос. Неплохо было бы и самой попытаться ответить на него. Если не найти какой-то достойной и неоспоримой причины, то получится, что я – дура набитая и доверчивая тупица. Разве этот вариант меня может устроить? Никак. И Андрею, прежде чем я его брошу, следует со мной объясниться, разве нет?

Честно говоря, после такого нелепого нашего свидания я весь вечер ждала его звонка.

– Зачем ты туда приперлась? Что ты творишь? Неужели не могла просто позвонить мне, я бы все тебе объяснил, – сказал бы Андрей.

Я бы фыркнула и притворилась, что смертельно его ненавижу и не могу слышать его голос.

– Объяснил бы? Что? – спросила бы я.

И дальше я в тысячах вариантов проигрывала наши возможные вопросы и ответы. Я придумала бравурные диалоги, трагические монологи, равнодушные междометия, оскорбительные бросания трубок. Беседу по душам, наконец. Беседу, в которой мы расставим все точки над «i» и расстанемся друзьями. Я ждала этого разговора, я боялась его. Я нуждалась в нем.

– Это меня? – кричала я из комнаты каждый раз, когда звонил телефон.

– Это из собеса, – отвечал отец. – Они требуют еще каких-то бумаг для получения льгот.

– А-а, – тянула я и снова уходила к себе.

Так прошел весь вечер, вся ночь. И весь следующий день, как, впрочем, и все последующие дни. Андрей снова поступил как настоящий мужчина. Он струсил и не позвонил мне больше вообще. Видимо, осознав, что легкого и ни к чему серьезному не обязывающего романа больше не будет, он просто стер меня из памяти своего мобильника. А может, и из своей личной, человеческой памяти тоже. Оп-ля!

Вот это был вариант, которого я никак не ожидала. Несколько дней я злилась и металась. Потом жалела, что вообще пошла в роддом. Потом жалела, что вообще познакомилась с Андреем под этим некстати полившим дождем. И, наконец, к концу недели я пожалела о том, что родилась на свет. После этого наступила апатия. Я не хотела есть, не хотела спать, не хотела читать…

– Может, ты заболела? – заволновалась мама, помешанная на здоровье своих птенчиков.

– Нет. Я здорова, – отвечала я, думая о том, как бы уснуть и проспать одним махом год.

– Если ты хандришь, тебе надо обливаться холодной водой! – сообщил папаша.

Идея вылить на себя посреди зимы ведро холодной воды окончательно вогнала меня в депрессию. Я стала смотреть все сериалы по телевизору. Мексиканские я любила особенно, потому что от них мозг густел и превращался в карамель.

«Антонио, ты думал, что Мария родила сына от тебя, но и Рикардо думал тоже, что он от него. А на самом деле Мария родила не от тебя и не от Рикардо, а вообще никого не рожала!»

– Как ты можешь смотреть такую муть? – вопрошал мой брат Илларион, названный так сложно в память о героическом дедушке по папиной линии.

Старший Илларион бороздил просторы Мирового океана в звании капитана первого ранга. Наш папа, Михаил Илларионович, мечтая во всем повторить судьбу горячо любимого отца, всю жизнь отдавал честь и носил армейские сапоги. Но таких высот не достиг и отбыл в отставку скромным майором. Вообще, в жизни папки было немало разочарований. В моряки он не прошел по здоровью. В отличие от своего легендарного отца он категорически не выносил качку и мог пребывать на судне исключительно в бессознательном, вывернутом наизнанку состоянии. Сухопутная служба оказалась тяжелой, безденежной и бесперспективной. Взятки он давать не умел, кумовству был чужд. Отставка дала папе массу свободного времени, которое он тратил на попытки выжить на пенсию. Единственной его отрадой были мы – дети и здоровый образ жизни, которым он всех достал.

– Если уж у тебя депрессия, сдай за меня анализы. По твоим анализам мне точно больничный дадут, – оживился брат, глядя на мое тупое бессмысленное лицо.

– Пошел вон, – вяло отмахивалась я от него. Ларикова нелюбовь к труду была притчей во языцех. Участковый терапевт специально ради визитов моего бурателлы держала в кабинете поганую метлу. Ларика она принимала только в крайних случаях и с анализами крови и прочего на руках. Еще в школе брату не было равных в искусстве симуляции. Он не только умел усилием воли повышать температуру и кашлять в нужных местах так, что переворачивал сердца, однажды он путем умелого сочетания ананасового сока, льда и перца сумел добиться полной иллюзии ангины. Две недели постельного режима, и он тогда остался в чистом выигрыше. – Жирно тебе будет пользоваться моими несчастными анализами.