Книга Потерянное одиночество [= Поздний вечер вторника ] - Любовь Пушкарева

– Госпожа… – вихрь эмоций сменялся на ее лице – надежда, раскаяние, опасение, опять надежда.

– Госпожа, возьмите меня, я буду хорошей.

Свет и Тень, дайте мне терпения. Хорошей она будет… Может, и будет – лет через двадцать, а пока она вообще не понимает, что делает, и что значит «быть хорошей».

Я облизнула указательный палец, и Фиалка скукожилась в ожидании боли, мне стало жаль ее. Я проделала с ней все то же, что и с Лилией, но если его я подавляла, то с Фиалкой все вышло как-то мягче и не так властно, что ли. Флерса удивленно смотрела на меня, она ощущала печать и не понимала, почему все прошло так легко. Я даже засомневалась, поставила ли я нормально метку, но нет – пушистый шнур крепко сидел в рацио-центре и прикрепился к кокону соединенных трех нижних, а на лбу флерсы явственно проступал мой энерговензель.

Что ж, пора убираться отсюда, пока кузен не объявился.

– Тетушка Агата!

Она появилась почти сразу же.

– Рада была вас видеть.

– И я тебя, племянница. И я тебя…

– Дайте хоть что-то накинуть на ваш подарок… – на Фиалке была лишь юбочка-повязка.

– Ах да… Конечно…

Тетя вернулась через минуту со старым тяжелым пальто, вот ведь жадина, нормальной тряпки пожалела. Фиалка безропотно набросила одежду, и мы наконец покинули тетушкину квартиру.

* * *

Мне казалось, что я пробыла у нее больше часа, на самом же деле не более двадцати минут. Митх открыл нам дверь, стараясь сделать вид, что девушка-подросток в теплом пальто на голое тело – это нормально.

Фиалка скрючилась, пытаясь выбрать позу, из-за крыльев флерсы могут сидеть только на табуретах, а путешествие в машине для них вообще сущее мучение. В конце концов мне пришлось сесть в угол, а она легла на сиденье положив голову мне на колени.

Перед тем как отпустить Митха, я дала ему поручение купить цветы в горшках, заказанные Лилией, натурального меда и фруктов.

Домой мы зашли через нормальную дверь, и Лилия опять встречал меня, как собака. Нашкодившая собака. Он не мог не знать, что Фиалка беременна, и ничего об этом не сказал. То, что он смолчал про свои повреждения, еще можно простить, госпожой на тот момент я ему еще не была, но в этот раз… Надеюсь, я не сорвусь и не сделаю хуже сама себе, ведь мне же потом его лечить, если уж очень его поврежу.

– Госпожа, я виноват, – сказал флерс, опускаясь на колени, Фиалка затравлено переводила взгляд с него на меня, а потом бросилась и закрыла его собой. Это меня так удивило, что даже злость прошла. Лилия тут же отодвинул ее себе за спину и удерживал, не давая вновь загородить себя.

– Марш в свою комнату, и чтоб я вас не видела, не слышала и не чуяла. Быстро!

Повторять не пришлось, их как ветром сдуло.

Что ж, теперь ясно, откуда взялся ребенок, кто инициатор. Фиалочка, уменьшенное имя шло этой глупышке намного больше, полюбила Лилию настолько, что инициировала ребенка, а он, скажем так, достаточно тепло к ней относился, чтобы инициация превратилась в беременность. Теперь они оба всю свою силу будут вливать будущему ребенку, если смогут вливать много и часто, период беременности будет коротким, если по чуть-чуть и редко – затянется. Если энергии будет не хватать, то флерса станет питать ребенка за счет своих внутренних резервов, пока не родит или пока не умрет. И именно поэтому она так плохо выглядела – не тратилась на восстановление себя.

Для нас всех, не-людей, абсолютно все сводится к силе, ее потреблению, умножению и обмену – и секс, и еда, и рождение ребенка, и смерть – все. Абсолютно все. Нет ни страданий, ни удовольствий, не связанных с ней.

Filii numinis, хотя бы условно выбравшие белую силу, находятся в более выгодном положении, чем остальные. Есть эликсир, сложный и долгий в приготовлении, включающий в себя как магию трав, так и насыщение силой варящего, позволяющий выпившему испытывать чувство самой настоящей любви, а это, в свою очередь, позволяет инициировать ребенка, партнеру достаточно просто лояльно относиться к инициатору. Обычно эликсир готовят и принимают женщины, и очень редко мужчины. Благодаря такому средству появилась и я. Моя мама была очень слабенькой бело-зеленой divinitas, а отец – внук Диониса, в равной степени овладевший белой, зеленой и красной силами. Мама была у него не первой женой, и даже не десятой. Она погибла. Ее загрызли волки, волки-оборотни. Она что-то сделала не так, в чем-то предала интересы отца. Она настолько отвратила его от себя, что это отвращение пало и на меня. Отец не захотел ставить на меня печать принадлежности к семье, он отказался от меня, уехал и думать обо мне забыл. Я росла в пустынном, ветшающем замке неприкаянная, опекаемая лишь старым брюзгливым домовым, все уши мне прожужжавшим о том, что моя мать предала отца. Возможно, я бы выросла во что-то ужасно никчемное, не знающее о себе вообще ничего, но домовой дал мне доступ в библиотеку, а какой-то человек, которого я совершенно не помню, научил латыни. Так я смогла прочесть три книги о нас, не-людях, все, что я знаю, я почерпнула из них. Первая – это история богов, их детей и сотворенных. Вторая – различия между нами, не-людьми, наша классификация. И третья, самая ценная – дневник какого-то divinitas, попытка описания собственного опыта работы с силой, самые первые шаги в ее овладении, самые основы. Мне необычайно повезло, что эта книга вообще существовала и что она попала ко мне. Работа с силой слишком индивидуальна, даже магия трав с трудом поддается унификации, поэтому любой учебник по работе с силой – большая редкость.

Я плохо помню свою жизнь в имении отца, ведь в переводе на человеческий возраст мне было лет пять-шесть, хоть и выглядела я как взрослая девица. Но один день я запомнила четко и навсегда. Домовой, творение моего отца, в очередной раз повторил, что Жулиет Поммера[8]предала монсеньора Винье,[9]и я спросила, как именно она его предала, домовой ответил: «Она оказалась недостойна». Я проявила чудеса логического мышления и спросила: «А как узнали, что она недостойна?» Домовой задумался, почесал себе брюшко всеми четырьмя руками и выдал:

– Флерс. Все случилось из-за флерса. И вы слишком похожи на флерса, глупенькая Пати. Да. Поэтому-то отец и отказался от вас. Но вы не плачьте, – тут он утешающе погладил меня по коленке, выше-то не доставал, – отец вспомнит о вас. Вы еще немного подрастете, и он вспомнит.

И домовой посеменил по своим делам, а я осталась стоять в холодном поту. Мысль о том, что отец вспомнит обо мне, привела меня в ужас, в цепенящий ужас пойманной жертвы. Вспомнит, поставит семейную печать… и я буду безусловно подчиняться тому, кто меня ненавидит… Я поняла, что надо бежать, бежать, пока отец обо мне не вспомнил. Голова у меня хоть и плохо, но все-таки варила, и я сообразила, что, во-первых, мне нужно то, что ценят люди – мне нужна их помощь, а значит, я должна с ними расплачиваться, во-вторых, мне нужна книга-учебник, я еще очень мало поняла и освоила. Но загвоздка была в том, что на книге стояла метка дома, а значит, ее с легкостью найдут и меня вместе с ней.