Книга Секретная миссия Рудольфа Гесса. Закулисные игры мировых держав. 1941-1945 - Бернард Хаттон

Нет, даже государство не может быть подвергнуто наказанию, не говоря уж о людях.

Нарушение подобного договора ничем бы не отличалось, при существующем международном праве, от любого другого нарушения этого права. Государство, нарушившее договор, совершило бы преступление против международного права, но никак не действие, подлежащее наказанию. Время от времени предпринимались попытки сделать определенные выводы из понятий о правонарушении, международном преступлении и осуждении войны в существующем международном праве, которое рассматривает дело, подобное нашему. Подобные выводы основывались на ложных предпосылках. Любой юрист знает, что любое незаконное поведение можно назвать правонарушением, а не только поведением, которое заслуживает наказания. Слово же «преступление» широко используется и за пределами юридической сферы. Наше дело именно такое. Когда в 1927 году по требованию Польши ассамблея Лиги Наций объявила войну международным преступлением, польские представители особенно настаивали на том, что эта декларация не является инструментом закона, а всего лишь актом морального и просветительского значения. Попытка создать универсальную мировую систему коллективной безопасности на легальной основе провалилась. Но это не означает, что многочисленные двухсторонние соглашения, в задачу которых входит предотвращение захватнических войн между двумя странами, перестали выполнять свою роль. Нам еще предстоит изучить, способны ли участники такого соглашения сделать существование или продолжение существования общего механизма коллективной безопасности необходимым условием законности подобного договора.

Односторонние заявления о том, что страна не будет нападать на кого-либо, не менее хороши, чем двухсторонние договоры.

Перед войной было заключено много двухсторонних пактов о ненападении, а также дано несколько односторонних заверений. В некоторых случаях определяющим фактором являлась политическая, в других – юридическая концепция агрессии, а порой и целый ряд таких концепций.

Рейх также заключил несколько пактов о ненападении. Все они были перечислены в обвинении. Можно изучить, сохранили ли они свою юридическую силу в критический момент, и это исследование мы оставляем адвокатам отдельных подзащитных. Но если рейх совершал нападение, в ряде конкретных случаев нарушая пакт, сохранявший свою силу, он совершал преступление против международного права и должен нести наказание согласно законам этого права, касающимся таких преступлений.

Но отвечать должен весь рейх, а не отдельный человек, будь он даже главой правительства. Это не подлежит никакому сомнению, согласно существующему международному праву. Об этом даже не стоит говорить. Ибо до недавнего времени не упоминалось даже о возможности проведения суда над теми, кто развязал войну в Маньчжурии, итало-абиссинскую или советско-финскую войны с японской, итальянской или советской стороны. Никто не собирается судить тех, кто спланировал, подготовил, развязал и проводил эти войны, а также тех, кто просто принимал какое-нибудь участие в этих действиях.

И это конечно же объясняется вовсе не тем, что этот вопрос, как бы парадоксально это ни звучало, не был продуман до конца или не было известно, кто виноват. Эти люди не были подвергнуты суду потому, что суверенность государств является основным организационным принципом межгосударственного порядка.

Поскольку хартия требует суда над военными преступниками, она закладывает основы совершенно нового права, если – соглашаясь с главным британским обвинителем – соотносить его с существующим международным правом. Это право, возникнув в Европе, распространилось в конце концов по всему миру и является по сути своей законом о координации действий суверенных государств. Соотнося правила, установленные хартией, с этим правом, мы должны признать, что правила хартии отрицают основу этого права, что они предугадывают появление новых законов, по которым будет жить мир в будущем. Они революционны. Возможно, они оправдают надежды и чаяния наций, и будущее будет за ними.

Юрист, а только в таком качестве я выступаю перед вами, должен просто согласиться, что эти правила новые, революционно новые. В законах, касающихся вопросов войны и мира между государствами, для них нет и не может быть места, поскольку это законы уголовного права, имеющие обратную силу.

В заключение я хочу сказать, что приговоры отдельным людям за нарушение мира между государствами станут совершенно новым явлением в вопросах права, революционно новыми. И поэтому не важно, с какой точки зрения рассматривать этот вопрос – с точки зрения британского или французского обвинителей.

Приговоры отдельным людям за нарушение мира между государствами предполагают другие законы, чем те, что были в силе, когда обвиняемые совершали действия, за которые мы их теперь судим.

Юридический вопрос о вине – а меня интересует только этот вопрос – поставлен, таким образом, во всей своей сложности, ибо никто из подзащитных не разделял ни одного из двух мнений об устройстве мира, на которых главные обвинители построили систему своих аргументов».

Мнение главных обвинителей стран-победительниц, высказанное на Нюрнбергском процессе, не стало принципом международного права. По единодушному мнению всех выдающихся знатоков этого права, в ту пору, когда началась война, не существовало ни единого принципа общего международного права, по которому можно было персонально наказывать, в рамках уголовного законодательства, министров, командующих вооруженными силами или промышленных магнатов за участие в подготовке захватнической войны или войны в нарушение международных договоров. Такого принципа нет и по сей день. После того как МВТ вынес свой приговор, Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций попытался объявить принципы, которым руководствовались страны-победительницы в Нюрнберге, частью общего международного права и ввести их в международный уголовный кодекс, что позволило бы объединить всех членов ООН в единую семью народов. Но эта попытка не имела успеха. Комитет ООН, созданный для кодификации, вынужден был вскоре прекратить свою работу, поскольку члены комитета, в особенности представители великих держав, не смогли прийти к общему мнению. Поэтому можно сделать вывод, что ни сейчас, ни в 1939 году не существовало законного принципа, по которому люди, участвовавшие в подготовке захватнической войны или войны в нарушение международных договоров, могли бы понести персональное наказание.

2. Согласно статье 5 параграфа 1а Конвенции по защите прав человека и его основных свобод, человека можно лишить свободы только в соответствии с процедурой, описанной в законе, и только после приговора, вынесенного компетентным судом. Этот юридический принцип конвенции тоже был нарушен в отношении бывшего рейхсминистра Рудольфа Гесса. Мы можем на какое-то время оставить в покое вопрос, можно ли вывести возражения против компетентности Международного военного трибунала из одного только факта, что судьи были назначены государствами, воевавшими против Германии во Второй мировой войне. На этом суде наибольшее сомнение вызывают составитель конституции трибунала и правил уголовного законодательства, обвинитель и судьи от одной из стран-участниц. В вышеупомянутом обращении от 19 ноября 1945 года Всеобщий совет защитников указал на юридические возражения, проистекающие из этого факта, и потребовал, чтобы в состав суда вошли юристы из нейтральных стран, которым должны были помогать представители всех участвовавших в войне государств. МВТ не был «компетентным судом» в том смысле, как это указано в Конвенции по защите прав человека и основных свобод, потому что защита в ходе судебной процедуры не смогла доказать, что по крайней мере одна из сторон, подписавших Лондонское соглашение от 8 августа 1945 года, а именно Союз Советских Социалистических Республик, не только является автором конституции трибунала и правил уголовного закона, но и сама принимала участие в действиях, подпадающих под пункты один и два обвинения.