Книга Николай Гумилев - Владимир Полушин

Казалось бы, незамысловат сюжет безупречно сделанного стихотворения «Варвары» (1908). В побежденный город входят варвары Севера. Такое бывало много раз в античной истории. Да и сам Рим пал под напором варваров — германских племен. Никто не в силах остановить эту текущую лаву смерти. Но у Гумилёва по-другому. Царица, явив «женское величье», останавливает неминуемый рок.

Было ли так в действительности или не было? Для поэта неважно. Хотя он знал, что, например, Александр Македонский после победы над персидским царем сказал его жене: «Нет, я не обижу тебя, как сделал бы любой завоеватель. Я благородный человек!» Это было близко натуре рыцаря, поэта-романтика Гумилёва, поэтому… «хмурый начальник сдержал опененную лошадь, / С надменной усмешкой войска повернул он на Север».

Одиночество поэта заставляет его переосмысливать прожитое. И минорное настроение побеждает:

За все теперь настало время мести, Мой лживый, нежный храм слепцы разрушат И думы, воры в тишине предместий, Как нищего во мгле, меня задушат.

(«В мой мозг, в мой гордый мозг собрались думы…», до 16 апр. 1910)

Он понимает, что жизнь человека — это жалкая игра под присмотром восседающего на престоле Всевышнего. В стихотворении «Театр» (1910) Гумилёв провозглашает:

Все мы, святые и воры, Из алтаря и острога, Все мы — смешные актеры В театре Господа Бога.

Его Дон Жуан страдает совсем «нетипичными» для этого вечного образа муками:

И лишь когда средь оргии победной Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный. Испуганный в тиши своих путей, Я вспомню, что, ненужный атом, Я не имел от женщины детей И никогда не звал мужчину братом…

(«Дон Жуан», до 16 апр. 1910)

Это написал не умудренный опытом муж, а двадцатичетырехлетний поэт, не имевший еще своей семьи, детей.

«Жемчуг черный» — книга, населенная экзотическими образами и диковинными животными и сюжетами, ничего общего не имеющими с Россией того времени, ностальгическое настроение пронизывает строки этих стихов.

Дальше поэт идет в «Жемчуг серый» реальной жизни. Здесь тоже любовь и смерть, разлука и печали, но значительно усиливаются жизнеутверждающие мотивы. Они звучат уже в трагическом «Возвращении Одиссея» (1909). Когда Гумилёв писал это стихотворение, он был в разлуке с Аней Горенко. И он бросает стрелу в грудь тех, кто уводил тогда Анну.

Утверждение любви через отмщение и смерть. Любви достоин сильнейший — вот главная мысль этого стихотворения.

В этом цикле тоже присутствует тема смерти, но совсем в другом преломлении. «Завещание» поэта звучит как вызов христианству — он просит сжечь его по языческому обычаю:

…Молодые и строгие маги Кипарисовый сложат костер.

И покорно, склоняясь, положат На него мой закутанный труп, Чтоб смотрел я с последнего ложа С затаенной усмешкою губ.

И пока к пустоте или раю Необорный не бросит меня, Я еще один раз отпылаю Упоительной жизнью огня.

(1908)

Но это — не ницшеанский вызов юноши-поэта, как в «Пути конквистадоров». Он жаждет быть источником света, а не мрака. Отсюда — огонь.

В стихотворении «Озера» (1908) Гумилёв признается: «Я счастье разбил с торжеством святотатца». И чем же он его заменил?

Проснусь, и как прежде уверены губы. Далеко и чуждо ночное, И так по-земному прекрасны и грубы Минуты труда и покоя.

Если в «Пути конквистадоров» Гумилёв провозглашает себя конквистадором, который «…весело преследует звезду», то теперь он идет следом за состарившимся конквистадором («Старый конквистадор», 1908), который смерть встречает достойно и спокойно, как подобает рыцарю.

И в «Жемчуге сером» еще слышно дыхание смерти. Но здесь смерть — это повод для размышления о жизни.

Смерть? Но сперва эту сказку поэта Взвесь осторожно и мудро исчисли, — Жалко не будет ни жизни, ни света, Но пожалеешь о царственной мысли, —

пишет он в стихотворении «Правый путь» (1908). Да и сама смерть, как в «Орле» (1909), прекрасна бессмертием:

Он умер, да! Но он не мог упасть, Войдя в круги планетного движенья. Бездонная внизу зияла пасть, Но были слабы силы притяженья.

В «Орле», где наряду с формой тщательно разрабатывается содержание, выражена и поэтическая формула кодекса чести по Гумилёву: герой выше смерти, подвиг его достоин вечной славы.

Рай, по мнению Гумилёва, выглядит не так, как представляют это себе люди. Это уже не светлая лестница на небеса, какой была в его рассказе о Кавальканти («Ворота Рая», 1908):

Это дверь в стене, давно заброшенной, Камни, мох, и больше ничего, Возле — нищий, словно гость непрошеный, И ключи у пояса его.

Мимо едут рыцари и латники, Трубный вой, бряцанье серебра, И никто не взглянет на привратника, Светлого апостола Петра.

Нищий апостол Петр — этот образ оказался в современной поэзии новым и дерзким. Так же дерзко и стихотворение Гумилёва «Колдунья», где поэт приписывает колдунье силу вершительницы судеб.

Обращаясь к своему сердцу (стихотворение «Рощи пальм и заросли алоэ…», 1908), поэт восклицает:

Разве снова хочешь ты отравы. Хочешь биться в огненном бреду, Разве ты не властно жить, как травы, В этом упоительном саду?

Увы, гумилёвское сердце не смогло жить, как травы.

Может быть, эхом разочарования звучит и другое стихотворение поэта «Он поклялся в строгом храме…» (1910). Лирический герой поклялся в храме перед статуей Мадонны быть верным даме, «чьи взоры непреклонны». И после того как не выполнил обещания и был ночью зарезан в драке, он, придя к воротам рая, оправдывается:

…Я нигде не встретил дамы, Той, чьи взоры непреклонны.

Признанной вершиной цикла «Жемчуг серый» является стихотворение «Капитаны» (1908):

Пусть безумствует море и хлещет, Гребни волн поднялись в небеса, — Ни один пред грозой не трепещет. Ни один не свернет паруса.

В этой стремительной дерзости, храбрости — весь Гумилёв, штурмующий поэтический Парнас и отправляющийся в абиссинские дебри, чтобы изведать неведомое и испытать себя.