Книга Харун Ар-Рашид и времена "Тысячи и одной ночи" - Андре Кло

Еще одной причиной роста влияния армии стали высокие затраты на ее содержание, на которое уходила приблизительно половина государственного бюджета. Правительство могло противопоставить этому всего два средства — либо предоставить своеобразную финансовую автономию военным вождям разных регионов, которые оплачивали армию за счет сбора налогов и отсылали остатки в Багдад, либо закрепить за военачальниками, в личном порядке, доходы с некоторых земель. Эта система, икта, уже существовала, но до того времени ею пользовались лишь некоторые члены халифской семьи и сановники, оказавшие исключительные услуги. Включение в нее военачальников способствовало ослаблению центральной власти. Очень скоро губернаторы провинций, практиковавшие икта, обрели фактическую независимость. Багдад больше не имел финансового контроля над этими провинциями, и они все больше ускользали из-под его власти. В Египте подлинным владыкой являлся Ахмед ибн Тулун, который реформировал военную и административную систему и присоединил Сирию. Ему унаследовал его сын. Халифу удалось на время восстановить свою власть, но вскоре она оказалась в руках тюркской династии Икшидов, которые сохраняли ее в течение пятидесяти с лишним лет вплоть до воцарения Фатимидов.

Так разрушалась империя. В Азербайджане, Ширване, Курдистане, Дейлеме, Северной Сирии (Хамданиды) место халифских губернаторов занимали местные династии, а на смену аббасидской армии приходили восточные наемники, главным образом тюрки. В Хорасане, который Мамун некогда вверил Тахиру ибн Хусейну, человеку, помогшему ему вступить в Багдад, верховная власть стала наследственной. Впоследствии эта провинция оказалась в руках Саффаридов, а позже Саманидов. В свою очередь Газневиды изгнали их, чтобы создать могучую империю, объединившую территории от Афганистана до самого Пенджаба. Единовластие халифа повсюду трещало по швам. Но никто из новых хозяев не решался править без халифской инвеституры, как будто сам факт его наличия где-то в недрах багдадского дворца был необходим для поддержания мирового порядка, его изображение по-прежнему украшало собой монеты, а его имя звучало в мечетях во время пятничной молитвы.

Ослабление государственной власти повлекло за собой образование аристократии, которая постепенно меняла общество империи. Когда система икта была применена к низшим эшелонам, она привела к тем же последствиям, что и в случае генералов-губернаторов провинций: получив права на доход с земли и даже не будучи ее собственником, офицер сразу же причислял себя к особому общественному классу. И выходцы именно из этой среды, состоявшей, в основном, из иноземцев, пополняли собой армию государственных чиновников. В 924 г. именно из этого сословия вышел амир ал-умара, эмир эмиров, верховный главнокомандующий и глава гражданской администрации. Он был поставлен над визирями и получил все возможные полномочия. Но ради чего? Это возвышение сильного человека было отчаянным шагом, который «не спас империю, потому что империи, которую можно было бы спасти, уже не было» (М. A. Shaban, Islamic History).

Беспорядок еще усугубился. За десять лет сменилось пять амир ал-умара. Халифы сменялись с той же скоростью. Ради, возведенный армией на престол в 932 г., умер спустя восемь лет. На трон взошел его брат. Его свергли, предварительно выколов глаза. Вместо него халифом был провозглашен Мустакси. Настало время для того, чтобы властью завладели те, на чьей стороне были сила и оружие. В 945 г. в Багдаде воцарились Буйиды, выходцы из Дейлема, находившегося на берегу Каспийского моря.

Буйиды были шиитами. Могли ли они сосуществовать с халифом, хранителем сунны, к которой они питали отвращение? Кого могли они поставить на его место, избежав при этом опасности развязать новый конфликт с суннитскими государствами? Государственные соображения возобладали, и халифа оставили на прежнем месте. Полностью лишившись власти, повелитель правоверных и гарант справедливости ни для кого не представлял опасности. По сасанидскому образцу самый влиятельный член династии носил титул царя царей — шахиншаха.

Прошло больше века, прежде чем конфедерация Буйидов, в свою очередь, пала под ударами других завоевателей с востока. Но именно тогда, находясь под властью этих поначалу довольно неотесанных воинов, арабо-мусульманская цивилизация снова пережила мощные всплески, напомнившие о временах Харуна ар-Рашида и первых Аббасидов.

Распад халифата и низведение халифа до уровня марионетки никак не повлекли за собой упадка в обществе и культуре. В Багдаде снова царило оживление во всех сферах жизни. Буйидские принцы, крупные меценаты, покровительствовали деятелям культуры, они заказывали строительство памятников в столице и на территориях, находившихся под контролем их семьи, особенно в Ширазе и Исфахане. Новые династии в Каире, Алеппо, Нишапуре, Газни обустраивали свои земли и благоприятствовали интеллектуальной жизни. Нельзя было найти ни одного принца или богатого купца, у которого не было бы библиотеки. Правивший Афганистаном Махмуд Газневи, завоеватель Индии, содержал у себя при дворе четыреста поэтов, занятых прославлением его подвигов, а Фирдоуси написал свою прекрасную Книгу Царей, Шахнамэ, в которой воспел великое прошлое Ирана на новоперсидском языке, который складывался в то самое время и впоследствии позволил распространиться иранскому Возрождению. В Алеппо Сайф ад-Даула, отчасти послуживший прототипом Харуна ар-Рашида для составителей «Тысячи и одной ночи», собрал вокруг себя целую плеяду стихотворцев, писателей и ученых. Именно при нем совершил свою работу ал-Фараби, выходец из Мавераннахра, а ал-Мутаннаби написал свои самые прекрасные строки. Центральная Азия и Нишапур, столица Саманидов, переживали свой золотой век, в то время как в недавно основанном Каире — ал-Кахира, «Победоносный», — Фатимиды окружили себя неслыханно пышным двором, великолепие которого можно было сравнить только с блеском Аббасидов.

Таким образом, падение халифской власти не уничтожило тяги к знаниям. Напротив, распространение центров власти привело к умножению очагов культуры и процветания. Каждый принц отдавал своей провинции все силы. Подгоняемая этой конкуренцией, и еще сильнее — ростом населения и новых городов, экономика продолжала развиваться по всему мусульманскому миру.

В 1055 г. в Багдад вступили турки-сельджуки. Они были мусульманами-суннитами, и их прибытие перекроило политическую карту Востока, не изменив направления развития цивилизации. Главным результатом их вторжения стало возвращение некоторого авторитета халифату. В конце XII в. мы даже видим, как ал-Насир, один из самых блестящих халифов, пытается восстановить мир между суннитами и шиитами, опираясь при этом на полурелигиозные полупрофессиональные структуры футува. Монгольское нашествие поставило под угрозу все, начиная с самого халифата.

На этот раз все рухнуло. В первые дни 1258 г. внук Чингисхана Хулагу взял Багдад штурмом. Восемнадцатого февраля халиф ал-Мутасим сдался, и Хулагу приказал казнить его вместе со всей семьей. В течение восемнадцати дней резня следовала за резней. Хронисты рассказывают, что убито было от 800 тысяч до 2 миллионов человек, но эти цифры явно сильно преувеличены. Целые кварталы были разграблены и сожжены, уничтожению подверглась Большая мечеть и одна из главных шиитских святынь, мечеть Хазимен. Это была небывалая катастрофа. Багдаду уже никогда не суждено было стать столицей мусульманского мира. Он выжил, но отныне мог быть только провинциальным центром, которым поочередно владели разные завоеватели. В 1393 г. его захватил Тамерлан.