Книга Я не боюсь летать - Эрика Джонг

Казалось, он попеременно то рыдал, то задыхался.

– Ты ведь встретишься со мной, несмотря на это? – взмолился он. – Обещаешь, что ты не будешь судить обо мне по этому?

– Ты что, думаешь – я садистка какая? – Я была удивлена. Его беспомощность пробудила во мне материнские инстинкты. – Разве я похожа на подонка?

– Последняя, с которой у меня это случилось, – простонал он, – выкинула меня и за мной в коридор – мою одежду. Один носок она забыла. И мне пришлось ехать домой в метро с голой щиколоткой. Большего унижения я в жизни не испытывал.

– Дорогой! – Я баюкала его.

Наверное, увидев его рыдания, сдавленное дыхание, дрожь, надо было задуматься об эмоциональной устойчивости Чарли, но… только не я. Для меня это стало лишним подтверждением его чувствительности. Принц и Горошина. Все вполне понятно – премьеры погружали его в прострацию. Что ж, можем не трахаться, а петь дуэтом Коула Портера. Но он просто заснул в моих объятиях. Я не знаю никого, кто бы спал так. Во сне он сопел, плевался, пердел и метался. Я не спала полночи, наблюдая за ним в полном недоумении. Утром он проснулся и, улыбаясь, оттрахал меня, как жеребец. Я прошла испытание. Я его не выкинула. И вот получила вознаграждение.

Следующие восемь или около того месяцев мы были вместе, проводя ночи в его или моей квартире. Я тем временем разводилась с Брайаном, преподавала в Муниципальном колледже Нью-Йорка и заканчивала диссертацию в Колумбийском. Я продолжала жить в квартире, где спятил Брайан, и ненавидела ночи, проведенные в одиночестве, а потому если Чарли не мог остаться у меня, ехала к нему в Ист-Виллидж и делила с ним узкую кровать.

Он говорил, что любит меня, восхищается, но все же проявлял сдержанность. Я чувствовала что-то странное в его изъявлениях любви, что-то неопределенное и неискреннее. И пребывала в растрепанных чувствах, потому что никто еще никогда не был со мной таким сдержанным. Я привыкла к тому, что играю первую скрипку, неопределенность распаляла меня. Я все сильнее и сильнее влюблялась в него, отчего он, в свою очередь, становился все более и более уклончивым. Старая, старая история.

Я знала, что у него была другая девушка, старая подружка из Рэдклиффа[352], – теперь она изучала философию в Сорбонне. Если верить Чарли, они просто друзья. «Там все в прошлом», – говорил он.

Она пухленькая и темноволосая и (по его словам) с ужасной привычкой: трахнувшись, сразу же засыпать. Она уехала в Париж, подальше от него, и теперь у нее любовник-француз, который жил с ней на рю-де-ля-Арп. Для человека, которому давно уже было все равно, Чарли, похоже, очень неплохо осведомлен о ее жизни. Но если все так, то зачем она, подписывая письма к нему, добавляла: «Я тебя люблю»? Может, она придерживает его на всякий случай? А что он? Тоже на всякий случай (случку)? Или это я у него на всякий случай?

Я всегда считала, что читать чужую почту – низость и подлость, но ревность делает с нами странные вещи. Одним печальным утром в Ист-Виллидже, когда Чарли рано ушел из дома в музыкальную школу, я, как шпион, выскользнула из кровати (сердце у меня колотилось, как литавры Сола Гудмана[353]) и учинила обыск в квартире. Искала я, конечно, парижские почтовые марки и нашла их – они лежали прямо под его красноречивыми серыми трусами.

Судя по ее письмам, Саломея Уэйнфилд девушка образованная. Она затеяла с Чарли игру, давая ему, с одной стороны, бесконечные поводы для ревности, которая доводила его до безумия, а с другой – выказывая ему маленькие знаки любви.

Шер Чарльз [писала она]

Мы [мы!] живем на шестом этаже (по-твоему будет седьмой) на очаровательно сомнительной помойке под названием «Отель де ля Арпер» и тем временем ищем какое-нибудь жилье подешевле. Париж – божественный город. Жан Поль Сартр практически за углом, Симона де Бовуар, Беккет[354], Жене[355] – короче говоря, tout le monde[356].

Дорогой, я тебя люблю. Пожалуйста, не думай, что если я живу с Себастьяном (который, кстати, варит отличную пшенную кашу), то перестала любить тебя. Просто мне нужно время, чтобы поэкспериментировать, подышать, пожить, потянуться, потренировать мышцы [догадайтесь, какие!] без тебя.

Я скучаю по тебе днем и ночью, думаю о тебе, даже вижу во сне. Ты представить себе не можешь, как это трудно – жить с человеком, который не знает, что такое БСП[357], который никогда не ел блинчиков, который думает, что Чарльз[358] – это прежний английский король! И тем не менее он (Себастьян) очень милый и преданный, и [здесь целая строка вымарана чернилами] его присутствие помогает мне каждый день понимать, как сильно я все еще люблю тебя.

Аттан-муа, шери[359].

Салли

Attends-moi сама!

Но как я могла сунуть Чарли под нос письмо, извлеченное из-под его не очень чистого белья? А потому прибегла к фабианской политике наблюдения и выжидания, сохранив свое негодование в тайне. Я была полна решимости завоевать его, постепенно вырвать из рук тайной подружки по переписке.

В июне мы отправились в Европу. Чарли собирался принять участие в дирижерском конкурсе в Голландии; у меня были друзья в Йоркшире, которых я хотела навестить, хотела я еще встретить и старинную подружку Пию во Флоренции и с ней вместе прогуляться по югу Европы, а еще мне нужно заглянуть к сестренке Ранди на Ближний Восток. Мы с Чарли планировали две недели пробыть вместе в Голландии, а потом расстаться. Предположительно он должен был дирижировать исполнением оратории на каком-то фестивале искусств, но это пока было неопределенно. Я втайне надеялась, что мы придем к согласию – отменим все наши прочие планы и проведем лето вместе, путешествуя по Европе.

Мы отправились через океан туристским классом на старой «Куин Элизабет». Пуританин Кьюнард[360] не соглашался предоставить нам одну каюту на двоих, пока мы не предъявим письменное свидетельство нашего брака, которого у нас, конечно, не было. И потом, Чарли скряга. В целях экономии он взял себе билет на одну койку в каюте на четверых, где оказался с тремя стариками; у меня не оставалось иного выбора, как только купить койку в такой же четырехместной каюте для женщин. Иллюминаторы там, естественно, отсутствовали, и находилась она прямо над машинным отсеком. Попутчицами моими были немка, похожая на Бухенвальдскую суку[361], тощая медицинская сестра-француженка и англичанка лет пятидесяти, учительница, носившая джемперы, брюки и туфли на рифленой подошве. Она пользовалась английской лавандой от «Ярдли», и в кабине невыносимо воняло.