Книга Василий Темный - Борис Тумасов

Утром князь Юрий не успел от стола отойти, молока выпить парного, как явился боярин Всеволжский. Тяжело дыша, остановился у двери. Юрий поворотился к нему. Маленький, кругленький боярин, животик из-под кафтана выпирает, отер рукавом лоб.

Юрий спросил недоуменно:

– Аль свора псов за тобой гналась?

Звенигородский князь, постаревший в последние годы, худой, осунувшийся, глаза запавшие, а волос совсем побелел. Бороденку отер, в Всеволжского уперся взглядом:

– Так почто спозаранку, боярин Иван, сын Дмитриев? С какой вестью пожаловал?

Всеволжский воздух глотнул:

– Спешил к те, великий князь.

Юрий поморщился, он не любил, когда боярин именовал его великим князем. Да он и не считал себя таковым с той поры, когда сам посадил на великое княжение племянника Василия.

– Так почто ты, боярин, запыхался, как заяц, от борзых бежавший?

– Великий князь, дворовый мой мужик из Москвы заявился, весть принес, галичанские князья, то бишь сыновья твои, Василий Косой и Дмитрий Шемяка, а с ними можаец Иван войну против Василия начали.

Юрий встрепенулся, в мутных очах оживление.

– Чего им надобно?

– Сказывают, хотят вернуть великое княжение те, князь.

– Им что, неведомо, я сам позвал Василия на великое княжение.

– Оно-то известно, княжичи винят Василия, что тот им обиды чинит.

Юрий Дмитриевич из-за стола выбрался, в палату направился, Всеволжский следом поплелся.

Уселся князь в кресло, а Иван Дмитриевич стоять у двери остался. Звенигородский князь посмотрел на него.

– Чего еще, боярин Иван, скажешь?

Всеволжский с ноги на ногу переминался, будто говорить не решался.

– Так сказывай, а не топчись, как гусак.

Боярин шагнул к князю Юрию.

– А что, великий князь, я всегда сказывал, что место твое на великом столе.

У Юрия в глазах появилась смешинка.

– Что-то не упомню, когда ты ратовал за меня у хана.

Всеволжский сделался как собака побитая.

– Так-то оно так, великий князь, да конь о четырех ногах да засекается. Был мой грех, каюсь, давно понял.

– Ну и какой совет подашь мне ноне, Иван?

– Прости детей, великий князь, пойди к ним в подмогу и садись сызнова на великое княжение московское.

Отвернулся звенигородский князь, побарабанил по подлокотнику, потом спросил:

– А кто меня, боярин, пожалеет? Не стало княгини моей Евлампии, кто жалость мне выказал? Даже дети мои, сыновья, и те больно ударили меня.

– Господь велел обиды прощать.

– Ха, так-то оно так, да только с какой стороны на все смотреть. Вот ты сказываешь, прощать обиды. – И снова князь насмешливо поглядел на Всеволжского. – Что же ты, боярин, обиды свои князю Василию не простил? И обиды Софьи Витовтовны, тебе нанесенные, и поныне помнишь.

Иван Дмитриевич не ответил, а князь Юрий свое:

– Вот прощу я сыновей, а что они, подобреют? Нет, боярин, алчность в душах их. Они ведь не обо мне пекутся, им своя рубаха, своя шкура дороже. – Чуть помедлил: – Как поступлю, покуда, Всеволжский, не скажу. Сам не знаю. Как отец, жалею их, сыновей своих, как князь простить не берусь. Трудно мне. Да и не судья я, человек смертный.

– Ты бы, великий князь, в их положение вник. Эвон, они на отшибе, да и можайский князь в обидах.

– Можаец завсегда на Москву в обидах. Он без доброты душевной живет. Седни ему Василий не люб, завтра князь Юрий Дмитриевич поперек дороги встанет. В злобствованиях он родился. Да и сыновья мои ему под стать. Потому и сообща они. Нет, Всеволжский, дети мои войну начали, а я погляжу, повременю маленько, как вести себя.

Неожиданно тему разговора изменил:

– Забываю спросить тя, боярин, как Алена твоя, боярыня тверская?

Всеволжский ответил коротко:

– Приняла ее Тверь благодатная. Особливо теперь, когда она сына родила.

– Вот и добре, боярин, тревоги твои излишни. А что слышно о великом князе тверском? Он-то чью руку держит? Я слыхивал, к нему можайский князь приезжал.

– Только ли? И рязанского князя принимал Борис. А вот к кому склоняется, Бог ведает.

– А ты, боярин, как мыслишь?

– Я-то знаю, Борис неровен, то против Василия, то вроде к нему тяготеет. А на самом деле он Тверь наивыше всего ставит. Ему бы Москва ниже Твери себя признала, то-то в радость.

– То и мне известно, боярин. – Вздохнул. – Однако поди прочь, Всеволжский, передохнуть хочу. И пока не ведаю, как поступить.

* * *

Собрались у Костромы, стали лагерем. По левую руку можайская дружина, пешие ополченцы, лучники, за ними ратники с топорами и вилами, а уж потом конные бояре с дворней оружной. В центре поставил свою дружину Шемяка, а на правом крыле позицию занял Косой. Он привел с собой многих костромских бояр. Всем обещал земель к вотчинам прирезать.

Сначала князья думали пойти на Москву, но, посоветовавшись, решили подождать, когда московский князь сам подойдет к Костроме. Ко всему, на совете назвали великого князя Юрия Дмитриевича главным воеводой и ему надлежит сызнова сесть на московское великое княжение. А звенигородский князь все еще не подходил к Костроме. Шемяка даже сомнение выразил, что князь Юрий Дмитриевич станет воевать против племянника. Ведь он сам попросил Василия вернуться на великое княжение московское.

Но у можайского князя Ивана иное мнение, Юрий Дмитриевич пойдет с ними на Москву.

* * *

В теплый полдень под колокольный звон вышло из Москвы воинство князя Василия. Воинство малое, многие бояре в нетях оказались. Дружину повел воевода Семен Оболенский.

Может, Василий и не рискнул бы выступить, да настояли советчики, какие накануне в Кремле собирались. А еще князь Иван Федорович рязанский горячо ратовал. И теперь он в одной карете с Василием из Москвы выехал. А дружина рязанская пошла на Кострому днем раньше.

Хмур Василий и не разговорчив. С того дня, как звенигородский князь отказался от великого княжения московского и просил Василия вернуться на Москву, он даже и не мыслил, что Шемяка и Косой смуту затеят. Василий даже подумывал уделы их увеличить, а ноне приходится усмирять галичских княжат. С ними вот и Иван Можайский.

Может, это князь можайский их на неповиновение толкнул? Сам-то Иван трусоват, однако сообща противу Москвы рад выступить. Спросил:

– Князь Иван Дмитриевич, все думаю, отчего можаец на Москву зол?

Князь рязанский бороду почесал, поглядел на Василия:

– Можайский князь завсегда считал, что Москва на удел его зарится испокон века.