Книга Почти англичане - Шарлотта Мендельсон

Первое: лучший друг Золтана, Тибор Сёллёши, по сути, ограбил его, отнял все: поместье, бывшую девушку, любовь отца. История, которую поведал ей Петер, благодаря Ильди обросла подробностями.

Второе: Золтан его простил. Во всяком случае, встречи с Тибором и той женщиной, сперва разведенной, а после ставшей его женой, возобновились, как только они прибыли в Англию. Но почему? Это не в духе Фаркашей: они вычеркнут человека из жизни за один косой взгляд. Что-то не сходится.

Стоп. Кажется, кто-то – может быть, Петер – говорил, что та женщина знала Рози. Они ведь дружили в университете? Не здесь ли кроется разгадка?

Третье: как бы там ни было, сын Тибора ограбил Золтана в Лондоне в середине семидесятых. По крайней мере, насколько Лора сумела понять со слов Ильди, он попросил в долг огромную сумму, и честный Золтан не смог отказать сыну своего соотечественника. Однако тот не вернул долг, и это каким-то образом повлекло за собой крах «Фемины».

Четвертое: а также смерть Золтана? Как знать…

Пятое: сын Тибора Сёллёши… стоп.

Что, если сын Тибора Сёллёши – тот самый историк? Отец Марининого приятеля: не это ли они имели в виду? Трудно поверить – тут, должно быть, ошибка.

Или Вайни давно это спланировали?

Марина сказала, что родители Гая живут неподалеку отсюда, под Солсбери, у границы с Уилтширом. Ничего странного, что их чертов сынок поступил в Кум-Эбби – такая школа им под стать. Если чему и удивляться, так тому, что Фаркаши отправили сюда Марину.

Лора оторопело смотрит на водянистый бекон. Почему мы ее сюда отправили?

В памяти всплывает голос миссис Добош – это она посоветовала Кум-Эбби. К ней сходятся все концы; к ней, к миссис Добош, купившей «Фемину»… подожди-ка. Лора осторожно поднимает глаза и встречается взглядом с Рози. Та неодобрительно качает головой.

– Ты совершенно не слушаешь. Я, Ильди и Жужи будем оставлять тебя с Маринакой, поэтому просыпайся. Ты будешь главная.

Десять минут девятого, а Марина так и не спустилась к завтраку. Прежде она никогда не нарушала школьные правила. Если ее увидят в ванной на третьем этаже общежития, где она оттирает бедра мочалкой и стонет от отвращения к себе, неприятностей не миновать.

Прошлой ночью она лежала без сна до рассвета, пока то ли чайки, то ли стервятники не подняли брачный гвалт, – лежала и, стараясь не думать о ремне безопасности, машине и выпуклости на вельветовых брюках, убеждала себя, что мистер Вайни оказал ей большую честь. Как ни странно, хотя ее телу плохо, сознание, воспарившее над раздумьями и эмоциями, остается незамутненным. Мысль неповоротлива, как в замедленной съемке, но предельно ясна: я его огорчила. Это ведь не было изнасилованием. Возможно, стоило дать ему то, чего он ждал, – из уважения к возрасту и заслугам. Мистер Вайни был бы с ней нежен. Никто к ней больше не притронется.

Включая его самого. Из-за фригидности Марина так и осталась девственницей. Пока она пялилась в окно, мистер Вайни задним ходом вывел машину с моста и, нахмурившись, поехал к городу.

– Мне… так нравится деревенский пейзаж, – сказала Марина. – Особенно, знаете, деревья, которые гнутся там, наверху… Ни с чем не сравнимое чувство.

– Как оригинально.

– В каком смысле?

– Неважно. Я довезу тебя обратно, а ты, будь добра, держи язык за зубами. Ради твоего блага, не моего.

– Да. То есть нет. Спа… спасибо.

Он фыркнул. Марина хотела поднять ему настроение, как хорошая хозяйка; помочь забыть об унижении и разочаровании. Хотела думать, что способна распалить взрослого мужчину.

– Простите за… ну, вы знаете. – Ей сдавило горло. – С вами все будет хорошо? То есть без… облегчения.

Он на нее даже не посмотрел.

Закусив губу, Марина думает о пенисах, неизлечимо переполненных кровью, – каких только историй не услышишь в Вест-стрит с наступлением темноты.

– Ваш… интерес. Я очень, то есть это очень мило с вашей стороны. Но вы не будете…

Он смотрит на нее.

– Как-нибудь переживу.

Лора всегда надеялась, что однажды ей придется поколотить кого-нибудь за свою дочь. Само собой, было бы приятней ради ее спасения поднять автобус или пожертвовать конечностью, но простое насилие лучше, чем ничего: оно хоть как-то позволит выразить ее беспомощную ярость, накаленное добела материнское чувство.

Она стоит под моросящим дождем у Военного мемориала. Юные кумские солдаты кричат, маршируют и размахивают штыками – вероятно, из пластика. Лора представляет, как выхватит у кого-то из них оружие и бросится в бой. Как посмел этот человек, как посмела эта семья воспользоваться неведением Марины? Сначала беднягу Золтана обвели вокруг пальца, а потом, потом…

Она замечает дочь как раз в тот момент, когда та, обернувшись, глядит на нее. Девочка раскраснелась: возможно, у нее тонзиллит – это объяснило бы вчерашнее странное поведение. Может быть, мой единственный мудрый поступок – скрыть от Петера, что внук Вайни учится в Кум-Эбби. Пусть она вконец завралась, не сказав никому, что Пит жив, но он хотя бы не заявится на эту лужайку, бритоголовый и пьяный, и не устроит скандал.

«Кто это там созывает мальчиков, Маринин декан? Я не могу расспросить ее о вчерашнем, – думает Лора, – девочка почти весь день молчит. Отругать ее? Пожалуй что нужно – тогда я хотя бы перестану гадать, что за мужчина стоял с ней в «Короне и митре» и смотрел в окно. Это мог быть кто угодно – учитель, чей-то отец, – но все-таки ей не стоило оставаться там без надзора».

Лора говорит себе это, а сама знает правду.

Прошел поэт Елизаветинской эпохи с дрожащим пером, прошли развеселый менестрель и склонивший голову придворный. Вот и конец шествию – по крайней мере, на год. Марина приняла две таблетки «Про-плюс» и запила их быстрорастворимым кофе. Напрасно: мозги спутались в узел, сердце бьется как бешеное, а все остальное никак не проснется. Теперь вся школа услышит, с каким акцентом говорит ее родня, все увидят их потертые чемоданы, пока маршируют кадеты. В новом триместре у Марины непременно появится прозвище. Ужасное прозвище.

Она спрашивает себя: «Разве я смогу сюда вернуться?»

И отвечает: «Конечно, сможешь, конечно, вернешься. Ты думала об этом уже миллион раз, но по-прежнему здесь, потому что трусишь».

Все собрались на Лугу основателя, хотя до фуршета еще два часа, а потом – церемония награждения и Особый гость. В зеленом жакете и длинной прямой юбке миссис Вайни невероятно красива. Марина запретила себе смотреть на нее, но не может сдержаться. Всё в ней: волосы, кожа, фигура, улыбка – заставляет Марину плакать. Нужно поймать ее взгляд до того, как миссис Вайни уедет в «Стокер», но та на нее не смотрит.

И вот, поцеловав Рози и остальных, Марина бормочет, что ей нужно поговорить с деканом, – и все, даже мама, этому верят. У нее онемели ноги, и губы дрожат. Она уходит.