Книга Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая

Постоянное чувство опасности обострило ее нервы до крайней степени. Предчувствие несчастья будило по ночам, а, отправляясь в Рогожин, она каждый раз, сама не зная зачем, прощалась навсегда со своей комнатой и с видом из окон на Белорусский вокзал.

Со временем это напряжение нервов принесло неожиданные плоды: по неуловимым приметам Нина научилась определять, как пойдут дела у новой семьи. Все просто: нужно отключиться от потока мыслей и пристально, ничего не анализируя, посмотреть на фотографии будущих родителей, их дома, патио. Вслушаться в звучание имен и фамилий. Иногда достаточно бросить один-единственный взгляд на разложенные на столе документы – увидеть их неожиданно, из непривычного ракурса: обернуться, стоя у платяного шкафа, посмотреть вниз со стула, когда лезешь за книгой на верхнюю полку стеллажа – и приоткроется краешек будущего. Срабатывало не всегда, но время от времени Нина угадывала безошибочно. Про того рыжего с воображаемым пистолетом, который не желал платить Ксении лишнюю тысячу евро и глядел в ее солнечные очки ненавидящими золотыми глазами, Нина знала заранее. Разумеется, она не могла представить, что все будет именно так, как в то утро на заднем сиденье микроавтобуса, но что-то явно почудилось ей, когда она впервые увидела его фотографию.

Логика только мешала: по логике, молодая семья должна была усыновить здорового сироту, а не больного неликвида, как происходило не раз, и наоборот, безропотным провинциалам, которые в Москве лишний раз боялись вылезти из отеля, мог бы достаться заморыш, а доставалась крепенькая белокурая девчушка.

Загадав по фотографии, Нина всякий раз напряженно следила за развитием событий. Постепенно эти поиски на ощупь в еще не случившемся превратились для нее в некое подобие азартной игры.

Так, она загадала заранее, что с той андалусской семьей будет сложно – почувствовала сразу, в первый же миг, вытащив из конверта набор фотографий: большой сельский дом, обставленный тяжелой старой мебелью, над изголовьем кровати распятье, палисадник с цветущими розами, синеватая полоска зубчатых гор вдалеке. Нина рассматривала незнакомую старину, распятье, белоглавую сьерру, открывавшуюся сразу за домом, внезапно документы выпали из рук и рассыпались по полу: «Так и есть, – подумала она. – С ними что-то случится».

Она не могла определить наверняка, что именно пойдет не так, и ожидала будущего с нетерпением и тревогой. Интуиция ее не подвела.

Во-первых, остальные документы, отправленные экспресс-почтой из Андалусии, в Москву в ожидаемый день не пришли. Не пришли они ни через два дня, ни к концу недели. В офисе «DHL» Нине спокойно сообщили, что бандероль по ошибке отправилась в Германию, а оттуда улетела в Бомбей. «Или Мумбай? – машинально подумала Нина. – Впрочем, какая разница». Ей так и сказали: бандероль отправилась, а потом улетела. Бандероль презрела закон подчиненности предметов человеческой воле и перемещалась по миру самостоятельно, без участия работников почтовой компании, где самое скромное отправление стоило пятьдесят евро, а тяжелый пакет документов не менее ста. Так или иначе, на перевод личного дела у Нины оставалось всего два дня: из Мумбая бандероль сперва должна была вернуться в Испанию, и только потом заново вылететь в Москву.

С таким безобразием Нина раньше не сталкивалась.

Во-вторых, сами испанцы тоже уехали не туда. Ночью, опережая прогноз, над Москвой прокатилась настоящая весенняя гроза, и их самолет вместо Шереметьево посадили в Питере, на Пулковском аэродроме. Нина с Витей просидели в аэропорту до рассвета, Нина уснула в кресле, проспала целый час, проснулась и снова ждала, то и дело поглядывая на табло. Наконец сообразили, что ждать не имеет смысла, и разъехались по домам.

В Рогожин отправились только на третий день. Ночью хлынул проливной дождь, к утру подморозило, и дорога сверкала, как зеркало. А в придорожных кустах, проносящихся мимо обратно к Москве, словно насыпали битого стекла, которое тоже сверкало под бледным морозным солнцем.

Зато сами андалусийцы Нине понравились сразу. Ей еще не приходилось встречать таких смирных застенчивых провинциалов, по-крестьянски немногословных и основательных. Они своими руками обрабатывали землю с виноградниками, оливами и фруктовым садом, был даже небольшой скотный двор. Мария выглядела лет на десять старше Нины, хотя разница между ними была всего лишь год. Как видно, физический труд не украшает женщину даже на самом свежем горном воздухе.

В России Луиса и Марию дожидались две сестренки четырех и шести лет. Их подыскала для Ксении Людмила Дмитриевна. На этот раз снова пришлось ехать за сто километров в сторону от Рогожина, в село Коньково, в далекий детский дом, где когда-то жила Света.

В тот день, когда они уже приехали в Рогожин и, получив в департаменте направление, собирались двинуться в Коньково, случилась еще одна неприятность: Ксения неожиданно закапризничала и заявила Нине, что отныне хочет брать за двух детей двойную сумму, а не полторы, как в прежние времена брал Кирилл. Вот прямо сейчас и начнет.

– А что? С какой стати мне деньги свои терять? Я жопы чиновникам вылизываю, а для испанцев принципиальной разницы нет… Подумаешь – лишние несколько тысяч. Раз уж решили усыновлять, раскошелятся как миленькие, даже не думай… Короче: пусть за вторую платят столько же, сколько за первую. Тем более такие замечательные девки… Пусть гонят двойную, а иначе я делать ничего не буду.

Одним словом, пока испанцы знакомились с сестрами, сажали их по очереди на колени, раздавали подарки и «киндерсюрпризы», показывали фотографии дома и патио со зловещей полоской гор на заднем плане, Нина участия в общем веселье почти не принимала. Даже переводя медицинскую карту, думала она совсем о другом: как сообщить Луису и Марии про неожиданно изменившиеся условия? Как назло, Ксения в Коньково не поехала. Она не любила таскаться в глушь, трястись по бездорожью, поэтому разбираться с детьми и родителями Нине часто приходилось самой, а вечером Ксения поджидала их в рогожинской гостинице и забирала аванс. Так или иначе, перед встречей с Ксенией Луиса и Марию нужно было хорошенько подготовить.

– Ты только посмотри, Нина, – мурлычет Мария, качая на коленках одну из коньковских сестер. – Старшая, Даша, похожа на Луиса! У него есть собрина, племянница – так это просто вылитая копия. Скажи им, скажи скорее: у них будет очень красивая комната и много-много игрушек. Правда, Луис?

Ее добродушная физиономия с кудрявой, как у Анжелы Дэвис, челкой, сияет от счастья.

– Девочки – просто чудо, – соглашается довольный Луис.

«Ага, чудо, – мрачно думает Нина. – Ты вглядись хорошенько в личико младшей: у нас на Руси это называют “пьяное зачатье”. Да и старшенькая тоже хороша».

Нина права: у Даши нахальная, совершенно бандитская рожа. Младшая Анечка умиляет тщедушностью, но Нина сразу обратила внимание, какая у нее маленькая головка, плоский нос, раскосые, почти лишенные выражения глазки.

«Испанцы всех берут, – с раздражением вспомнила она Ксенины слова. – Возьмут и этих, да еще по двойному тарифу».

Ксенину новость она сообщила в машине, когда они уже выехали со двора детского дома и двигались по поселку мимо почернелых домишек, мимо водокачки и развалин заброшенной церкви…