Книга Талант марионетки - Надя Дрейк

Дело уже давно было не в деньгах. Он смотрел на шестизначную сумму, написанную в чеке, и не испытывал никакой радости. На эту сумму Морель хотел купить свободу, но в глубине души понимал: свободу он потерял более семи лет назад, когда впервые переступил порог Театра Семи Муз. Даже если бы он перевел эти деньги назад в активы театра, его бы это уже не спасло. А вот у Шарля Непье еще был шанс.

Он еще раз проверил все документы, положил паспорт во внутренний карман пальто и потянулся за сигаретой. Огонек зажигалки вспыхнул неровным пламенем, разгоняя темноту, с которой не справлялась горящая в углу комнаты лампа. Морель поднял голову и увидел в зеркале над столом свое отражение: белое лицо, синяки под глазами, трясущиеся руки. Все это скоро закончится. Все это… Он резко обернулся. Дверь стукнула о косяк, а к его ногам упала тень, которую никто не отбрасывал.

«Но я ведь запер ее!» – с усталым раздражением подумал Морель.

* * *

Слова новой роли крутились в голове у Жюли с самого утра: и пока они с Франсуа пили кофе, и тот рассказывал ей о своих новых идеях для статьи, и когда ехали в трамвае, и вот сейчас, когда она переступила порог Театра Семи Муз. Поэтому она не сразу обратила внимание на необычный шум и многолюдность в фойе с утра.

– Что здесь делает полиция? – Франсуа оказался более внимательным. Он прибавил шагу и подошел к одному из полицейских, разговаривающих с Николь и другими девушками. – Что случилось?

– А вы кто? – Офицер окинул его внимательным взглядом.

– Меня зовут Франсуа Линьер, и я журналист, расследующий…

– Никаких комментариев, – осадил его полицейский. – Вы тоже можете быть свободны, – бросил он Николь.

– Что здесь случилось? – повторил Франсуа свой вопрос, только уже полушепотом и обращаясь к девушке.

– О, ужасное! – Она округлила глаза. – Финансовый управляющий повесился! Жюли, Жюли, ты слышала? – обратилась к подруге Николь. – Сегодня все об этом только и говорят! Его нашли с утра повешенным в своем кабинете!

Не дослушав, Франсуа развернулся и быстрым шагом направился по лестнице наверх. Он ни разу не был в кабинете финансового управляющего, но примерно знал, где тот находится. Девушки переглянулись и поспешили вслед за ним.

Возле двери стояли несколько полицейских и человек в штатском.

– Вам туда нельзя, – бросил он, когда Франсуа предпринял попытку зайти внутрь.

– Я должен узнать, что произошло!

– Вы родственник?

– Не совсем, но… Понимаете, я журналист, провожу свое собственное расследование событий, происходящих в театре.

– Каких еще событий? – Мужчина убрал блокнот в широкий карман пальто и скучающе уставился на Франсуа.

– Все эти смерти: сначала Клоди, затем Марианна, теперь еще мсье Морель… между ними есть связь, я могу вам это доказать.

Следователь поморщился:

– О чем вы говорите? Это самоубийство: врачи уже подтвердили это, дверь была закрыта изнутри, как и окно. На столе – предсмертная записка. Такое случается, и здесь нечего расследовать.

– Может быть, вы нашли что-нибудь странное? Необычное?

– Нет.

– Но… – Франсуа выглядел озадаченным.

– Вы знали погибшего?

– Нет, фактически я видел его всего один раз в жизни, но он вовсе не выглядел как человек, способный на самоубийство.

Мужчина развел руками.

– Если вы не возражаете, я продолжу работу, – насмешливо бросил он и закрыл дверь прямо перед носом Франсуа.

Тому ничего не оставалось, как вернуться к ожидающим его в стороне девушкам.

– Дежарден говорит, что это будет совершенно особенный спектакль, – Жюли сжимала в руках тонкую книжечку с текстом «Слепых» Метерлинка. – Была только первая читка, но я уже предвкушаю…

– Теперь тебе дают только главные роли? – В голове Николь проскользнула нотка зависти. – Я тоже участвовала в пробах, но… Впрочем, неважно. В любимчиках Дежардена я не хожу. А, вот и Франсуа. Ну как, узнал что-нибудь интересное?

– Они говорят, это самоубийство, – произнес он с недоверием.

– Пф! Чтоб Морель покончил с собой! – Николь рассмеялась.

– Ты тоже думаешь, что это звучит странно?

– Возможно, – она повела плечом. – Впрочем, мне он никогда не нравился. Напыщенный петух! Пойдем, нас уже заждались, – она потянула Жюли за руку.

– Вас что, совершенно не интересует…

– Франсуа, брось! – Жюли обернулась, но даже не убавила шага. – Я сегодня вечером репетирую допоздна, можешь меня не ждать! – крикнула она на ходу и убежала вместе с Николь.

– Закрытая дверь, закрытая дверь, – пробормотал Франсуа, глядя им вслед.

* * *

Неподалеку от служебного выхода из Театра Семи Муз тускло горел газовый фонарь, выхватывая из полуночной темноты кусок мостовой и край обшарпанной двери. Она никогда не запиралась, ведь даже посреди ночи кому-нибудь из припозднившихся актеров могло понадобиться выйти. А частенько – тут же вернуться с огромным бумажным пакетом, полным еды из круглосуточного бистро на углу улицы Пуатвен.

Этот вечер не был исключением. Актеры, их многочисленные знакомые и поклонники разошлись совсем недавно, хотя часы уже пробили полночь. Тишину площади прорезал скрип петель, и дверь приоткрылась, чтобы выпустить из недр театра старика. Его худая фигура сутулилась то ли под грузом лет, то ли от тяжелой болезни, а руки, которыми он из последних сил придерживал тяжелую дверь, мелко дрожали. К тому же он пошатывался, как пьяный, и сжимал в руке початую бутылку бордо.

Однако пьяным Марк Вернер не был. Он слегка вздрогнул, когда за его спиной глухо стукнула закрывшаяся дверь, и оперся плечом о выступ стены, чтобы не упасть.

О боги, вот я здесь! Я стар и беден,

Согбен годами, горем и нуждой, —

еле слышно пробормотал он. Ноги его грозили вот-вот подкоситься. Актер бессильно съехал вдоль стены вниз и опустился на высокий порог. Марк с усилием вытащил пробку и сделал пару глотков, расплескав несколько темных капель на воротник и манжеты.

Если бы прочие актеры не видели Марка постоянно, то наверняка заметили бы, как он сдал за последние несколько дней. Из бодрого и энергичного мужчины, которому едва ли можно было дать его «пятьдесят с хвостиком», как он сам выражался, актер превратился в дряхлого, больного старика. Серебро в волосах, еще недавно придававшее ему импозантность, обернулось сединой, лицо покрылось глубокими морщинами, а лукавые голубые глаза превратились в почти бесцветные слезящиеся щели между воспаленных век. Возможно, во время спектаклей грим маскировал нездоровую желтизну его кожи, а седина становилась частью облика короля Лира, но теперь в луче фонаря Марк Вернер походил скорее на умирающего от туберкулеза, чем на одного из ведущих актеров популярнейшего театра.